Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

Дорогой Илья Григорьевич, нелегкое дело врываться со своим опытом, своими вкусами в хозяйство писателя, только создающего книгу. Всегда помню, что творчество — «жемчужная болезнь», со всеми симптомами болезни. А «врачей» тут нет и не может быть, кроме самого автора… Как быть? Мне претили «списки» выражений, слагавшиеся в результате чтения, первого и второго. Вот почему я решил поменьше говорить о частностях, остановиться на том, что показалось особенно существенным.

Вы даете кусок истории Европы и России, отдельные моменты развития экономики знакомых Вам стран, политического развития, искусства, литературы, «Жизни духа». И все это на фоне автобиографии пытливого, беспокойного художника — таким образом, заранее предсказана разностильность книги, неизбежно слияние нескольких жанров. В своем роде квадратура круга. Единственный путь преодоления этих сложностей — это резкие переходы от жанра к жанру, что Вы и делаете. Такое построение требует гибкости, остроты, быстроты переходов — на мой вкус и лаконизма. Это книга, которую строить будет все труднее, переходя от года к году, так как «все круче, круче всход», круче и ответственнее, как в действительности, так и в ее отражениях.

Многостильность, многожанровость в существенных кусках книги разрешена, несомненно, удачно и остроумно. Но неизбежны «подъемы» и «спуски», б ольшая или меньшая напряженность рассказа. Тут не все благополучно. Полностью это неблагополучие, известная «дурная пестрота» обнаружится только, когда перед Вами на стол ляжет вся эта огромная книга. Но должен признаться, и после первого чтения, и после второго у меня от многого остается впечатление наброска. Виною тому, главным образом, «хроникальные куски», торопливое заполнение материалом разрывов во времени. А чего бояться этих разрывов? Или заполнять их старыми выписками, не так уж много дающими? — по сравнению с текстом книги.

Есть куски*), в манере и темпе которых хотелось бы видеть всю книгу. Они тоже порой пестры и разностильны, но — как мозаичная, крепко схваченная рамой картина. Таковы в конце III части стр.311–323 [858]. Из этого куска я и буду исходить.

Стр. — особенно начиная с 315, решительно подкупают отсутствием «хроникальности», сжатостью, сосредоточенностью, тактичным (в отличие от «Ж<анны> Ней» и «Рвача») рассказом о собственном творчестве и меткими, убийственными (вот это находка для критиков!) параллелями между тем, что происходило у нас и — одновременно за рубежом. Это очень смелые, заставляющие думать ракурсы [859].

В Ваших романах часто (это осело в памяти) какие-то главы оставались торопливо недописанными, без повторной «перекалки». В старых это гораздо реже — понятно, почему: жанр «держит». Вы часто — слишком расточительны на слова и чувства, Вы, видимо, слишком мягкий редактор в какие-то минуты. К чему приводит эта расточительность? Вообще Вы зорко следите, чтобы фраза или глава были хорошо «оперены», стремительны, но вдруг факты, имена, мелочи, «подвески», комментарии к комментариям, «прыжки в сторону» (в др<угих> местах вполне законные!) ослабляют стремительность: Ваша стрела или ракета вдруг безотчетно, вопреки Вам <далее, видимо, утерян один лист письма. — Б.Ф.>

стр. 134 «Черная лестница эпохи» [860].

стр. 135–137 поучительно, но как-то устарело [861].

стр. 157–160 хороши рыбаки [862]

162-171 растянуто, длинный «антракт» [863].

184-191 «Деснос» [864]— интересно, доходчиво — на «Десносе» проигрывает 2-ая половина предыдущей главы [865].

203–209 Мерль — хорош [866].

217-229 Пестро, не на уровне книги [867].

221 — и последующие: вот тут-то и есть «расточительность».

251 Хорошо ли начинать Испанию с себя, с Эль-Греко, с литературного очерка? Уж если с литературы, то разве с «Дон Кихота»! И Гойю все-таки обидели. Он богаче и многостороннее, чем у Вас и в последних нашихизданиях [868].

Пора кончать. Как и раньше, далеко не уверен, что мои заметки Вам что-нибудь дадут — со многим Вы, конечно, не согласитесь. Но хотелось в меру сил исполнить товарищеский долг, да мне и нравится Ваше упорство и… часто смелость. Если чту кстати — присылайте, прочту и охотно. Только — числа 15–18 авг<уста> я уезжаю и, верно, надолго.

Желаю Вам сил и здоровья в трудном деле.

Привет Любови Михайловне. Вас обоих всегда тепло поминают при встречах Шухаевы [869].

Евг. Лундберг

.

*) Я злоупотребляю этим словом сегодня, начитавшись Станиславского.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1841. Л.19-21. Продолжение обсуждения машинописи 3-й книги ЛГЖ, начатого в №375. На письме имеются пометы О.Г.Савича, которому ИЭ его дал прочесть.

378. А.Т.Твардовский

Барвиха, 12 августа 1961

Дорогой Илья Григорьевич!

Простите, что с таким запозданием отзываюсь на продолжение Вашей книги, идущей в «Новом мире», да и отзываюсь только на первую часть продолжения, верстку которой мне прислали сюда.