Я смогла все рассказать

– Я еще вернусь, – заявила она напоследок. – Если вы не заберете ее, я все равно придумаю, как от нее избавиться. Мне она не нужна.

Всю дорогу домой она бранила меня последними словами: «Ты маленькая дрянь, как же ты меня бесишь! За что мне только такое наказание – возиться с тобой!»

Дома она заперла меня в комнате. Брат и сестры еще не вернулись из школы, и я с нетерпением ждала, когда они придут, мне было ужасно одиноко. Почему мама постоянно твердит, что не хотела меня рожать? Я ведь ее дочка. А может, так и надо? Может, другие мамы тоже жалеют, что родили своих детей? Как родная мать может сказать такое своей дочери?

Я очень любила сказки; узнав из них, что бывают злые мачехи, я стала мечтать, что моя настоящая мама живет где-то далеко и однажды приедет и заберет меня к себе. Она полюбит меня, всегда будет доброй и никогда не позволит себе кричать. Она уж точно не станет обзывать меня Дурнушкой и твердить, что я загубила ей всю жизнь.

В моем детстве все же было несколько по-настоящему добрых ко мне людей. Например, бабушка по папиной линии (я называла ее «бабушка номер один») и бабушка по маминой линии («бабушка номер два»). «Бабушка номер два» приходила к нам каждые выходные, бабушка «номер один» – не так часто. Мне казалось, папина мама и моя мать не очень-то ладят; мама разговаривала с «бабушкой номер один» подчеркнуто резко, но побаивалась кричать на меня в ее присутствии.

Когда мне было три года, «бабушка номер один» сломала ногу, и мы с мамой ходили вместо нее собирать месячную плату с ее постояльцев. У мамы это здорово получалось, это ей пришлось по душе. Я помню, какие-то люди говорили, что у них просто нет денег, обещали заплатить позже, но мать была непреклонна: она скрестила руки на груди и заявила, что не сдвинется с места, пока не получит все до последнего пенса. Я старалась спрятаться за нее, мне было стыдно, что моя мать грубит незнакомым людям, но она явно не испытывала неловкости.

«Бабушка номер два», крошечная, хрупкая старушка, всегда была очень мила со мной, когда мама не видела нас или уходила. Она рассказывала мне о своих детских мечтах, которым, к несчастью, так и не суждено было сбыться. Она мечтала стать танцовщицей, но ее мать рано умерла, и еще ребенком ее вместе с двумя сестрами и двумя братьями отправили в работный дом[2]. На карьере танцовщицы пришлось поставить крест. Бабушка продолжала работать, пока не встретила моего будущего деда и не вышла за него замуж, так что ее мечта так никогда и не осуществилась. «Бабушка номер два» всегда повторяла, что я ни в коем случае не должна отказываться от своей мечты. Наоборот, должна всеми силами приближать ее исполнение, тогда я стану по-настоящему счастливой.

Счастливой? Я никогда не была счастливой, не знала, что это такое – счастье, поэтому не могла представить, что она имеет в виду.

Сейчас я думаю, «бабушка номер два» знала, что мать меня не любит: часто бывая в нашем доме, она становилась свидетелем того, как мама поносила меня грубыми словами, – она никогда не была доброй ко мне в присутствии матери. Казалось, она побаивается дочери и не хочет ее сердить.

Папа вел себя точно так же. Когда мы оставались вдвоем, он всегда дарил мне любовь и ласку; я прибегала к нему в сарай, где он прятался от мамы, и мы оживленно болтали о том о сем, но он никогда не пытался заступиться за меня перед матерью. За себя он, впрочем, тоже постоять не умел. Матери вообще никто не перечил. Это не имело смысла.

Наконец, мой крестный отец тоже казался мне очень добрым и заботливым; я называла его дядя Билл, хотя он и не был моим родственником. Насколько я помню, он часто посещал наш дом. Мне дядя Билл уделял особое внимание. Такой высокий, с иссиня-черными волосами и живыми подвижными глазами; приходя к нам, он всякий раз обнимал меня и говорил, как сильно меня любит.

«Как поживает моя девочка? – спрашивал он, и я каждый раз таяла от удовольствия, услышав эти слова. – Какие же у тебя красивые волосы, Кэсси. Ну, во что ты сегодня играешь?»

Он сажал меня на колени, прижимал к себе; я знала, что ему нравится меня щекотать, и заранее хихикала, хотя он еще даже не начинал.

Когда дядя Билл приходил к нам, они с матерью отправляли меня погулять в саду, объясняя это тем, что им надо поговорить о серьезных вещах, про какие детям не положено знать. Когда они заканчивали, дядя Билл брал меня на прогулку. Иногда мы шли в парк, а пару раз он катал меня на мотоцикле. Он, как и мой папа, был большим поклонником мотоспорта, наши семьи часто вместе ходили смотреть гонки. Билл был женат, его жену звали Гвен. Она относилась ко мне по-доброму, но с матерью у нее отношения не сложились. Она довольно редко приходила на мотодром, а если и приходила, то либо разговаривала о чем-то с моим отцом, либо просто стояла в стороне с детьми. У нее было четверо сыновей, все немного старше меня.