После того свидания, будто сорвавшись с петель, упал занавес моего театра, но любовь не прошла. Любовь не прошла, любовь жалила и кусала еще долгие годы. Но слишком большое страдание. Если ее продолжать, она могла бы перелиться в «Митину любовь» и как доходили слухи, у кого-то это перешло за грань жизни; о, пусть, это будут только слухи.
Роман с бёллем
«Мне хотелось плакать, но было жаль грима – он был наложен очень удачно: мне нравились и трещины и то, что в некоторых местах белила начали сходить; слезы все испортят. Поплакать можно потом…»
Прибой снова выбросил его к нашим ногам с постановкой в театре на Большой Садовой пьесы «Глазами клоуна» по роману Генриха Бёлля в 1968 году. Убежденный пацифист и гуманист Бёлль потянулся к перу в возрасте семнадцати лет. Во время Второй мировой войны воевал на Восточном фронте солдатом. Из окопов написал 2000 писем жене, что стало для него приглашением в мир литературы. На одной из творческих встреч в Москве получил записку из зрительного зала: «Я воевал на том же направлении, я рад, что я вас не застрелил».
На центральной улице Горького в то время существовало два явных портала для виртуального прохода за Железный полог, то бишь, за границу – книжный магазин «Дружба» и ближе к метро Белорусская – джазовое кафе «Молодежное», откуда тонко тянуло западным ветерком. Третий портал – для Андрея Тарковского и конечно Андрона Кончаловского – кафе-ресторан «Националь». Когда швейцар в ливрее распахивал перед иностранцами дверь, оттуда вырывался наружу настоящий «герлен-шанелевский» сквозняк. Здание гостиницы «Интурист», стального цвета, возвышающееся заставой-прологом к главной улице столицы, хмуро смотрелось зловещей пещерой Волан-де Морта, мимо этой заставы следовало проходить с низко опущенной головой, не поднимая глаз.
В просторном зале кафе «Молодежное», вслушиваясь в импровизации под Дэйв Брубека и Чарли Паркера, в завитках сигаретного дыма незаметно пролетало джазовое время. В книжном магазине «Дружба» рассеянно листался альбомчик по живописи, изданный в дружественной ГДР или в Венгрии. Источником литературных веяний оставались толстые журналы: «Новый мир», «Москва», «Вопросы литературы» (Вопли), «Театр», и, разумеется, журнал «Иностранная литература».
Бортников прочитал роман «Глазами клоуна» в третьем номере журнала «Иностранная литература» за 1964 год и, по его признанию, тотчас в него влюбился. Он подготовил из него небольшой отрывок на полчаса, устроил показ в ВТО, как говорится для своих, с мыслями о том, что в будущем не плохо было бы сделать спектакль по полюбившемуся роману. А вот Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф тут же сказала, как отрезала: «Давайте, ставьте, вы рисуете, сможете оформить».
Жан Вилар, руководитель Национального театра Франции, дважды просил Жерара Филипа, молодого человека, едва достигшего тридцати лет, ставить спектакли для Авиньонского фестиваля.
«В течение шестидесяти дней я наблюдал краем глаза за действиями этого человека. Я слышал недовольство в его голосе и то, как нежный тембр едва скрывал гнев и раздражение. Я видел, как он, сдерживая себя, занимался с непослушной актрисой, как со временем черты лица его обострялись, а глаза выдавали усталость. Видя, как его волосы стали седыми от пыли театра, как дрожат руки, я понял, что профессия руководителя театра – это профессия человека молодого с хорошим здоровьем, не ограничивающим дерзание. Да, театр, который не доверяет молодежи ответственность за важные дела, является мертвым театром».[26]
За получением прав на инсценировку романа было отправлено письмо в Бонн, практически без адреса. Письмо дошло, и разрешение от автора было получено. Выступая впервые в роли режиссера постановщика, сценографа, художника по костюмам, Бортников оказался лицом к лицу с большим коллективом.
До Бёлля доходили слухи о том, что в Москве существует инсценировка его романа. Он боялся постановок, так как по его мнению чаще всего из этого ничего хорошего не выходило. Однако в очередной приезд в Москву в марте 1970 года, отринув навязываемую ему обширную экскурсионную программу по Золотому кольцу, писатель первым делом отправился в театр им. Моссовета.
Сам исполнитель главной роли Ганса Шнира переживал больше за вставные номера: эксцентрику, пантомиму. На поклонах Бёллю устроили такой шквал аплодисментов, что он даже испугался, заметив, что его по ошибке вероятно приняли за космонавта. После спектакля уроженец Бонна долго молчал, а потом за кулисами сказал еще не разгримировавшемуся актеру: «Бортников, а вы знаете, мой герой похож на героя Достоевского».