Я спасу тебя от бури

Началась музыка. Я держал руки так, как это делал Патрик Суэйзи в «Грязных танцах». Сэм засмеялась.

– Тебе нужно расслабиться. И ты не Патрик Суэйзи.

Она поправила мою позу. Я покосился на iPod.

– Кто сейчас поет?

– Джош Гробан[43].

– У тебя есть Дон Уильямс? Уэйлон? Хэнк-младший?[44]

– Можешь не продолжать. Возможно, тебе это по нраву, но двухтактная музыка из пивной в духе «Какая-то пьянь застрелила мою маму, когда она снимала меня с поезда» убивает меня.

– А я всегда любил Дэвида Алана Коу[45].

– Ты уже вырос из этого.

– Тогда по крайней мере есть ли у тебя Эммилу Харрис?[46] Все знают, что она ангел, временно посетивший этот мир. Я всегда думал, что если буду умирать, то хотел бы, чтобы она пела надо мной, пока я ухожу на тот свет.

Сэм ухмыльнулась.

– Может быть.

Почти целый час мы танцевали в амбаре. Нужно отдать ей должное, мы действительно танцевали. Я имею в виду не трясучку в стриптиз-клубе, а нечто реальное. Она сделала оборот под моей рукой и улыбнулась.

– Я вроде как дала понять, что мы с тобой собираемся потанцевать.

– Да уж, дело ясное.

– И когда девочки узнали, то они составили список композиций и подкинули парочку других идей.

– Например?

– Подожди. Всему свое время.

Судя по всему, большинство композиций выбрала Джорджия, и хотя я не знал многих песен, начиная с Джоша как-его-там, она добавила несколько знакомых мелодий. Сэм затанцевала меня до изнеможения, а потом поцеловала в щеку и спросила:

– Это было не так уж плохо, верно?

– Пожалуй.

– Вот и хорошо. А теперь я проголодалась. Накорми меня.

– При одном условии.

– Что еще за условие?

– То, что произошло в амбаре… останется в амбаре.

Она расхохоталась.

Я подошел к столу и посмотрел на свои вещи, разложенные на некрашеных досках.

– Теперь я могу надеть все обратно?

– Да.

Я собрал корзинку – настоящую плетеную корзинку – и положил ее в автомобиль. Потом я открыл дверь, помог Сэм забраться внутрь и поехал вдоль реки вниз по течению. У южной оконечности моих владений река сужается. Когда вода стоит низко, можно перейти ее вброд, не замочив трусы. Сегодня вечером было как раз такое время.

В середине реки расположен холм из камней, песка и деревьев. Нечто вроде островка. Он полностью уходит под воду только при сильнейшем разливе. Я остановил автомобиль, взял корзинку и фонарь Коулмана[47]. Мы сняли сапоги, оставили их на берегу, закатали джинсы и побрели через реку. Луна только поднималась на западе, и апрельский вечерок освежал нас. Мы забрались на островок и прошли под тонкий лиственный полог четырех падубов, которые очень неплохо чувствовали себя там. Я зажег фонарь, расстелил шерстяное одеяло, разложил еду, открыл бутылку каберне и жестом предложил Сэм сесть.

– Ого! Ты сам все это придумал?

– Дампс посоветовал захватить фонарь.

– Я поражена.

Усевшись, она налила каберне в пластиковые чашки и протянула одну мне.

– Нет. – Я покачал головой.

– Ты ничего не будешь пить?

– Я никогда не пью, если ношу оружие, – это была чистая правда.

Сэм отпила глоток и покачала головой.

– Ты такой напряженный. Неужели ты носишь оружие даже в постели?

– Не сказать, чтобы ношу, но держу под рукой.

Она посмотрела на реку.

– Думаешь, где-то здесь есть плохие парни?

– В том-то и штука, что никогда нельзя знать заранее.

Она протянула чашку.

– Пей чертово вино, Ковбой.

– Ну, может, глоточек-другой.

Я сел и предложил ей тарелку. Сегодня я приготовил шпинатный салат, запек в духовке кусок лососины и отварил немного риса. Холостяцкая жизнь вынудила меня научиться некоторым вещам, которых я не делал раньше. Запеченная лососина могла бы находиться на вершине списка, а приготовление шпинатного сала – на одном из первых мест. Я показал Сэм подливу из растительного масла с уксусом, соль и перец. Она сидела лицом ко мне, скрестив ноги, с тарелкой на коленях и улыбалась. Она явно получала большое удовольствие; полагаю, и я тоже. Я протянул ей пластиковую миску с нарезанной ломтиками клубникой.

– Салат лучше есть с этим.

В нескольких милях от нас тихо лаяли койоты. Потом им ответили другие, где-то поближе.

Сэм принялась жевать.

– Вчера я кое-что уяснила о тебе.

– Вот как?

– Да.

Я ждал.

– Это… – она указала вилкой на «Кольт 1911», – …это альбатрос.

Я читал «Балладу о старом мореходе»[48], так что понял метафору и согласно кивнул.

– Время от времени, но не всегда.

– Но тебе трудно снять его, не так ли? Я имею в виду, не физически.

– Трудная часть состоит не в усвоении навыка, а в том, что происходит с твоим мыслительным процессом во время его усвоения. На твою грудь прикалывают значок, вешают эту штуку на твое бедро, и ты начинаешь по-другому смотреть на мир. Ты рассматриваешь любой сценарий, с какими приходится сталкиваться, в контексте защиты и обороны. Ты думаешь о том, как защитить окружающих людей. В ресторане ты всегда садишься лицом к двери, проверяешь запасные выходы, берешь на заметку разные мелочи.

– И это еще не самое худшее, так?

– Да. Хотя я бы назвал это не худшей частью, а призванием.

Она ждала, гоняя салат по тарелке и неспешно потягивая вино. Я продолжил: