Я - сыр

Он мне всовывает в руки карту. "Возьми."- говорит он. Она запачкана мазутом, и я сую ее к себе в корзину не складывая, втиснув ее между ремнем и отцовским портфелем.

- У тебя воспаленные глаза, - говорит он. - Надвинь шапку. Люди болеют и в старости умирают. Мы кричим им: "Вернитесь!" Жена пользовалась такой шапкой, когда работала на мельнице.

- Это шапка отца, - говорю я. - он носил ее всегда. Я еду навестить его - он в госпитале в Ротербурге, и я думаю, что он дрогнет увидев ее.

- Куртка тоже его? - спрашивает он. - Выглядит, как армейская куртка моего сына. Он здесь работал - у меня в сервисе. Это было во время Второй Мировой войны. Он носил куртку, похожую на эту, она была ему великовата, как тебе твоя. Того, кто его тогда убил, звали Иво Джима - ты наверное никогда и не слыхал об этом.

Голубые вены возбухают над его лицом, вперемежку с красными. Я собираюсь уйти и начинаю нервничать. Я чувствую себя нехорошо, когда он сравнивает меня со своим сыном, но он будет спрашивать про отца и про мать.

- Мне жаль твоего сына. - говорю я.

Он не отвечает ничего, вытирает руками лицо и тяжело вздыхает, как будто бы очень сильно устал.

- Хорошей дороги тебе. - говорит он махнув вперед. - Если бы я был на сорок лет моложе, то отправился бы с тобой. Как говорят, душа готова, да плоть слаба.

Я подпрыгиваю на байке и отправляюсь в путь.

- Большое спасибо, - кричу я глядя мимо него. - спасибо за карту и воздух в шинах.

Он стоит и смотрит печально, положив руки на бока.

- Будь осторожен. - он кричит. Его голос скребет в воздухе.

Я виляю и поворачиваю в сторону. Изо всех сил жму на педали.

TАРЕ ОZК002 1430 date deleted T-A

Т: Теперь, скажи мне, можем ли мы побеседовать о Пoле Делмонте?

А: О ком?

Т: О Пoле Делмонте.

(пауза 8 секунд)

А: Я не хотел бы.

(пауза 5 секунд)

Т: Тогда о Эмми Херц.

А: У меня снова болит голова.

Т: Только расслабься. Я сейчас дам тебе лекарство.

А: Я скорее нуждаюсь не в этом.

Т: Как хочешь.

(пауза 10 секунд)

Т: Ты расстроен. Пожалуйста расслабься. Головная боль - это тревожная реакция на реальность, которую ты не воспринимаешь, как должное. И мне жаль, что ты так реагируешь. Когда мы начали эти беседы, то мы договорились, что они будут добровольны с твоей стороны, так будь же проще - веди к истине, но не туда, куда ты не можешь решиться, не на ту территорию, куда бы ты не вторгся.

А: Я понял.

Т: Мы можем вернуться к Пoлу Делмонту и Эмми Херц в любое время.

А: У меня действительно болит голова. Меня тошнит.

Т: Тогда нам стоит отложить.

А: Спасибо.

ЕND ТАРЕ ОZК002

----------------------------

Дорога длинная, ровная и прямая, без собак, которые могли бы напасть на меня. Солнце светит. Я жму на педали и пою:

Отец в долине,

Отец в долине,

Хей-хо, дзе мери-о,

Отец в долине...

За моей спиной летят машины, они обгоняют меня с жутким шелестом резины по асвальту. Роут 119 - хайвей со сплошной желтой линией по середине. Я переодически съезжаю на обочину. Колеса тонут в рыхлом песке, скользят. Я теряю равновесие, затем выравниваюсь. Это мешает ехать, отбирает силы. Я боюсь, что меня может сбить машина, если буду долго ехать по асвальту. Но я напеваю:

Отец берет жену,

Отец берет жену,

Хей-хо, дзе мери-о

Отец берет жену.

Пытаюсь спеть песенку, которую отец всегда напевает, комично подражаю его голосу, то повышающемуся, то понижающемуся - протяжно и мягко. Когда он поет, у него ужасный голос - "У тебя оловянные уши." - говорила мать - но она всегда могла сплясать под эту странную песню. "Это наша песня." говорил отец. И я могу вспомнить, как он поднимал меня на руки, когда я был маленьким, и подбрасывал меня почти до потолка, напевая:

Жена взяла ребенка,

Жена взяла ребенка...

И тогда он мягко отдавал меня в обьятья матери, когда она сидела, вязала или читала. И я извивался в ее руках, ощущая тепло и защиту от всего плохого, что есть на свете. Мне было тогда, кажется, всего лишь пять или шесть. И отец самодовольно напевал:

Хей-хо, дзе мери-о,

Фермер в долине.

- Дейв, Дейв, - могла сказать мать. - Ты орешек, ну просто настоящий орешек. - звучало смешно и, вместе с тем, нежно в ее голосе, и аромат ее духов обволакивал меня.

- Эх...Что вытворяют в других семьях, во время их традиционных песен? мог сказать отец, кривляясь как клоун, прыгая по комноте:

Ребенок взял кота,

Ребенок взял кота...

- В них ничего не вытворяют. - могла сказать мать. Та старая игра всегда была удовольствием для меня. Конечно, это было еще до того, как мать стала печальной, до того, как тревога навсегда поселилась у нее на лице.

- Кто сказал, что ничего не вытворяют что-либо напевая? - мог спросить отец. Глядя сверху на меня он спрашивал грозным голосом: - Как тебя зовут, мальчик? - Он становился очень серьезным в тот момент.

- Адам. - отвечал я. - Адам Фермер.

Я весело заигрывал с ним.

- Хорошо. Полагаю, раньше наша фамилия была Смит? Кого-либо спрашивая ты напеваешь: "Мистер Смит в долине, Мистер Смит..."

- Девид. - говорила мать. И я весело смеялся, и отец мог начать петь снова...

Сейчас я на Роут 119:

Хей-хо, дзе мери-о,

Ребенок взял кота...