Я тебе изменяю

Услышав такое, он запрокинул голову назад и захохотал – отрывисто, резко, презрительно. Надо же было в такое вляпаться! И как только у нее ума хватало воображать там себе что-то о любви? А впрочем, ума-то ей как раз и не хватало, иначе не вела бы себя так, не преследовала его, как полоумная.

– Разговариваю с тобой ровно так, как ты заслуживаешь, – отрезал он и удовлетворенно хмыкнул, когда Божена врезалась спиной в дерево и тоненько взвизгнула.

Его пальцы, все это время чесавшиеся в желании ее прибить, все же потянулись к тонкому, изящному горлу… Он невольно остановил на нем свой взгляд: что и говорить, Божена была хороша – но только внешне. Никакие формы, никакая красота, не могли, как оказалось, заменить всего того, что было в Ольге. Всего того, что он так глупо, бездумно потерял.

Ее любовь. Ее тепло. Их разговоры за ужином. Игры с Тео. Общий дом…

Глеб прожил с женой несколько лет, но только теперь понимал, какой же в ней заложен стержень. Какое чувство собственного достоинства. Какая сила…

Он унизил ее, предал, растоптал. А она восстала, как феникс из пепла, и стала казаться ему еще прекраснее, еще желаннее. Теперь он не просто ее любил – он ею восхищался. Но делать это отныне мог только со стороны…

И за все это мог благодарить лишь себя самого. Он не снимал с себя этой вины, но весь его гнев, вся его боль, вся его обида сейчас сосредоточились в одной-единственной точке – там, где под его пальцами бился пульс чужой жизни…

– А теперь слушай внимательно, милая, – издевательски выделив последнее слово, пропел Глеб и слегка сомкнул пальцы на ее горле – не столько причиняя боль, сколько желая припугнуть. – Увижу тебя еще раз рядом с моей женой или сыном – и тебе будет больно, очень-очень больно.

Он чуть сильнее сжал пальцы, ощущая, как частит ее пульс, ласково добавил:

– А ты ведь не хочешь, чтобы с нашим, как ты говоришь, ребеночком, что-то случилось, правда? Вот и не будь дурой – держись подальше от моей семьи!

Буквально прорычав последние слова, он разжал пальцы, буквально отбрасывая от себя ее голову, от чего та легонько стукнулась о дерево. Глеб не был уверен, что из этого издало при столкновении глухой звук: само дерево или пустая черепная коробка Божены. Позволяя ей наконец вдохнуть полной грудью, для абсолютного понимания ситуации он добавил:

– И мы, конечно же, еще непременно проверим, насколько он вообще «наш». Я приду к тебе, как только придет для этого срок – можешь даже не сомневаться. А до той поры… исчезни из моей жизни ко всем чертям, или я помогу тебе это сделать. Ясно?!

Она вздрогнула от его окрика, захлопала полными губами, как выброшенная на берег рыба, но ничего не сказала в ответ. Лишь сорвалась с места, как взбесившаяся лошадь, едва он отступил, давая ей свободу.

С горькой, презрительной усмешкой Глеб провожал ее глазами, пока она не скрылась из поля зрения.

Как же поздно он все понял… как безнадежно поздно.

* * *

Дни шли один за другим, слипаясь, словно куски теста, в одну пресную, однообразную массу.

Глебу казалось, что он застрял в каком-то бесконечном дне сурка, где все происходило по кругу: дом-работа-дом. Иногда он разнообразил эту рутину звонками жене, но не смел слишком часто беспокоить Олю: чувство вины перед ней давило и уничтожало. Глеб рассудил, что должен хоть на какое-то время оставить ее в покое, как бы ни было тяжко ему самому, как безумно бы ни скучал: до чертей в глазах, до желания выть и лезть на стены…

Он попортил ей столько нервов, причинил столько боли, что считал себя не вправе ухудшать ситуацию, появляясь в ее жизни так часто, как ему того хотелось бы. И все же…

Все же в один день он понял, что просто сойдет с ума, если не увидит сейчас же, как можно скорее, жену и сына… Хоть на минутку, хоть на мгновение… Они были нужны ему немедленно, как спасительный глоток воздуха.

Он бросил все дела. Просто сорвался с рабочего места, сел в машину и поехал туда, где хотел быть…

Но не доехал.

Стоя в пробке у небольшого сквера, Глеб нетерпеливо постукивал пальцами по рулю и лениво, рассеянно шарил глазами по сторонам, когда кое-что вдруг привлекло его внимание…

В первое мгновение подумалось, что ему это лишь мерещится. Он вернул свой взгляд туда, где что-то зацепило глаз, и из груди вырвался шумный выдох.

Глаза видели то, во что ему совсем не хотелось верить.

По одной из дорожек сквера прогуливалась его мать собственной персоной… под ручку с Боженой.

Они о чем-то мило щебетали, тесно прильнув друг к другу, и от этого зрелища его неимоверно затошнило…

А ведь совсем недавно мама была так любезна с Олей, помогала ей с именинами, сидела с ними за одним столом, нахваливала Олин каравай…

Он тогда посмел даже помечтать о том, что все наладится. Что две стороны, казавшиеся непримиримыми – все же сойдутся в одной точке…

И вот – Божена. Снова.

Чертова история, похоже, начиналась заново.

* * *