Я тебе объявляю войну

Беседина-старшая напирала, заставляя написать заявление на нового научника — я выбрала Анисимова. Морозов и на это никак не отреагировал. Несомненно, после истории со свадьбой и манускриптом он осознал, что я больная на всю голову, и решил меня избегать.

Только… отчего это так задевало? Я чувствовала, что меня прямо распирает с ним поговорить — но почему? Неужели мне были так нужны те книги? Я подумала, что на день рождения Морозова испеку для него имбирное печенье, а заодно выпрошу что-нибудь почитать. Только не сдержалась — полезла к нему раньше, и ничем хорошим это не кончилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я знала, что Денис Сергеевич все-таки стал готовить сонеты для конкурса. Иногда он сосредоточенно писал что-то от руки, а потом всё перечеркивал. Я пыталась подсмотреть, какие сонеты он переводит, но не получалось. Поэтому однажды я не выдержала и спросила напрямую:

— Какой у вас любимый сонет?

— Что? — от неожиданности он вздрогнул.

— Ну, должен же быть любимый? У меня, например…

— Я знаю. Семьдесят четвертый.

— Откуда… Как вы догадались?

— Очень трудно было догадаться, чего уж…

Кажется, я уловила иронию в его голосе, ну да ладно.

— Так какой у вас любимый? И что вы сейчас переводите?

— Какая тебе разница?

Ох. Кажется, подобный ответ я уже слышала, причем не так давно. И вдруг меня понесло.

— Денис Сергеевич, если я вас всё же чем-то обидела, прощу прощения еще раз. Но почему вы так себя ведете? Сказали, что в личном плане наши пути больше никогда не пересекутся — да это и понятно — с чего бы им пересекаться! Но мы же работаем вместе. И что — теперь даже на работе разговаривать не будем?

— Хорошо, — он кивнул, — давай поясню. — Я на тебя не обижаюсь. Но и общаться больше смысла не вижу. Я советовал тебе оставить твои… гм… исследования и заняться чем-нибудь другим. Не потому, что я — плохой. А потому, что знаю, как обстоят дела в академической среде. И знаю лучше тебя — пробиться со своими работами ты не сможешь. Но ты ничего слушать не желаешь. Ладно. Тогда иди своей дорогой, — то есть — в никуда. И, кажется, ты радоваться должна. Когда-то просила, чтоб я отстал от тебя. И я отстал. Что ещё? О чём нам разговаривать?

Вот это послал так послал. Как же я разозлилась на себя! Зачем завела этот глупый разговор? Выходило, что я прямо жить не могу без Морозова и общения с ним.

— Ах, боже мой! — вскричала я в гневе. — Да и не разговаривайте, не очень-то и нужно!

— Отлично, — он отвернулся и снова начал что-то черкать.

Конечно, никакого имбирного печенья в свой день рождения этот человек не увидел. В тот день я его не просто не поздравила — даже не поздоровалась с ним.

И вообще — после того случая мы не разговаривали почти полтора месяца. Это было непонятное время — в моей жизни ничего не происходило, дни были совершенно неотличимы друг от друга. Я тогда не только с Морозовым — и с другими людьми почти перестала общаться. Чета Королевых сняла квартиру в другом районе, и мы редко виделись. У Машки с Андреем так ничего и не налаживалось. Мария нервничала и старалась меня избегать, а с Андреем я и сама не желала вести беседы.

Погрузившись в тягостную рутину, я даже не заметила, как прошла осень и наступил декабрь. Вскоре началась праздничная предновогодняя суета, но я чувствовала себя какой-то опустошенной и странно одинокой.

А ведь недаром в Средневековье к одиночеству относились с недоверием! Считали, что оно открывает дорогу дьяволу. Теперь я уверена — это правда! Потому что иного объяснения тому, что я сделала в новогоднюю ночь, у меня нет.



ГЛАВА 19. HAPPY (?) NEW YEAR

Я, конечно, догадывалась, что в новогоднюю ночь меня ничего хорошего не ждет. Тут и догадываться нечего — всё очевидно. Аля с Сергеем улетят в Прагу, родители поедут в горы. А я — как предполагали родные, останусь дома и буду отмечать праздник с «любимым». Да-да, я до сих пор не призналась им, что (больше) никакого любимого у меня нет.

Было ли это с моей стороны проявлением малодушия? По правде, я в то время просто была слишком подавлена. Если бы я во всем призналась, родители прихватили бы меня с собой, тогда как мне совсем не хотелось никуда ехать. Я уверила себя, что прекрасно проведу эту ночь дома.

Но когда накануне все разъехались и я пробыла двое суток одна в пустой квартире, то осознала — я ошибалась. Навалилась невероятная тоска, я пыталась себя чем-нибудь занять, но всё валилось из рук. 31 декабря тоска усилилась и к вечеру достигла предела. Я стала размышлять, как же дошла до такой жизни — в двадцать три года встречать Новый год в полном одиночестве? Неужели моя жизнь идет под откос? От этих мыслей дико захотелось "выйти в свет" — хоть куда-нибудь, только бы не сидеть в четырех стенах.

Я собрала волосы в узел, напялила на себя что попало и отправилась на работу. Ну как — на работу. Конечно, факультет был наглухо закрыт и проникнуть внутрь не представлялось возможным. Я просто присела на лавку и смотрела на окна кафедры. Почему мне так грустно?