Я тебя не хотела

– Ну что ж, давайте к столу! – мама широко улыбнулась и взяла под руку будущую сватью.

В гостиной стоял большой накрытый стол. Мама очень постаралась к такому событию. Игорь Евгеньевич водрузил в центр большой каравай, а меня стало воротить от картонности всего этого жалкого действа. И как-то обидно за собственных родителей, что они и не в курсе, что тут разыгрывается жуткий спектакль. Но лучше пусть будут не в курсе.

Дедушка был очень рад видеть своего студента, с которым они столько лет продолжали поддерживать дружбу. Устроил целый допрос Роману, о том, на совесть ли я работаю, и не стоит ли ему стыдиться, что просил за внучку.

Я с удовлетворением отметила, что, кажется, Роман тоже нервничает. Он снял пиджак и закатал привычно рукава рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу.

Интересно, как всё будет? Должанов своих девушек будет водить прямо в квартиру, где мы будем жить? Я ведь и надеяться не могу, что смогу остаться в дедушкиной квартире. В контракте, который мне прислал Ротканов через пару часов, как я пришла со своими требованиями, было всё чётко прописано – общая жилплощадь.

Хотя, мне, по большому счёту, плевать, кого и куда он будет водить. Пусть хоть весь публичный дом приведёт.

Потом степень сюрреализма за столом стала увеличиваться. Мама показала мой детский альбом, и все дружно посмеялись над тем, какие пухлые у меня щёки, измазанные манной кашей, и как мило я придремала на горшке. Первый класс. На этой фотке я действительно улыбаюсь от всей души. Я видела школу храмом, который откроет мне свои двери и посвятит в тайны. Я грезила о ней, рисовала ещё с младшей группы детского сада. А вот и фото с последнего звонка в девятом классе, где я уже год, как познала ад в элитном лицее имени Юрия Гагарина.

– Смотрите, они уже и тут рядом стояли, – заметила мать Романа. – И смотрят друг на друга как!

Ещё бы. Должанов тогда воткнул мне циркуль в задницу и наслаждался результатом.

Когда экзекуция альбомом, наконец, закончилась, Рома встал и официально обратился к моему отцу. Я чувствовала, как у меня начинает воспламеняться кожа, а внутренности сворачивает тошнота. Не знаю, какой резерв я выкачала, и где теперь просядет, но когда он протянул мне кольцо, я спокойно подала ему кисть и даже смогла выдавить улыбку. Его прохладная ладонь обхватила мою, и второй рукой он медленно продвинул кольцо к основанию безымянного пальца. Горло сдавило. Странно: кольцо на пальце, а сжимается удавкой горло.

За столом я смогла выдержать ещё не больше минуты и, извинившись, вышла на балкон. Мне нужен свежий воздух, хоть немного. В присутствии этой семьи я задыхаюсь, будто меня заперли в тесной коробке, через которую не проникает кислород. В гробу.

За спиной щёлкнула дверь, но я не обернулась. Господи, пусть это будет мама. Или папа. Но я чувствовала, кто это. Волоски на шее встали дыбом, когда обоняние уловило знакомый запах парфюма. Чиркнула зажигалка, и душный сладковатый запах табачного дыма поплыл по ветру в открытые широко ставни балкона. Роман молчал, а я не могла двинуться с места. Застыла, замёрзла в тонком платье. Уже знакомая ситуация, только в тот раз я ощущала волнение в груди, тревожное, но где-то в глубине своей приятное, а сейчас лишь холод. Куда более сильный, чем снаружи.

Мы повернулись одновременно и посмотрели друг другу в глаза. Что я хотела там увидеть? Сожаление? Раскаяние? Это бы что-то изменило?

– Отпусти меня, Рома. Я ведь ничего тебе не сделала.

Должанов тяжело сглотнул.

– Не могу.

– Почему ты так поступаешь со мной? За что? Ты отравил мою юность, Рома, потом унизил как женщину, теперь пытаешься посадить на цепь. Для чего? Почему меня? – я говорила удивительно спокойно, но горечь сказанных слов жгла горло. Я и правда хотела понять, где именно перешла ему дорогу, что всё обернулось именно так. – Ты ведь меня даже не любишь. Ты никого не любишь.

Должанов потушил окурок в пепельнице и засунул руки в карманы брюк. На меня он больше не смотрел, вглядываясь в мутное беззвёздное небо.

– Я и сам бы хотел знать ответы на твои вопросы, Аня.

Надо же, даже по имени меня назвал.

– Ты права, я эгоист. Но я умею любить. Позволь мне… – он повернулся и протянул ко мне руку, но я тут же отступила. Одна мысль о его прикосновении вызвала дрожь. Внутри всё заныло и затрепетало от страха.

Должанов сжал пальцы в кулак и опустил руку, нахмурился.

– Не бойся меня, Фенек, я ничего тебе не сделаю. Всё, что произошло… Мне так жаль, Аня, я хотел бы всё исправить, хотел бы вернуть время назад.

– Но ты не можешь, Рома, – сталь в собственном голосе удивила. – И не хочешь. Не лги сам себе. Иначе бы уже давно остановил тот спектакль, что происходит в гостиной.

– Ты права. Не могу. Мне так же, как и тебе, поставили условия.

О да. Компания. О каких чувствах и жизнях других людей может идти речь, если это может негативно повлиять на контракты «Ситистроя». Шумиха в прессе и бизнес-кругах сильно подмочат репутацию строительного гиганта, так что почему не похоронить чью-то жизнь? Не замести мусор под коврик.