Я тебя не променяю

Наверное, именно в этот момент любовь к нему разрослась до таких пределов, что уже не поддавалась контролю, не соглашалась на тайну, грозилась вырваться, и её не получалось удержать. Почти. Но куда сильнее было ощущение несправедливости и неприязнь, презрение… ненависть к той самой Саше Рыбаковой, из-за которой на самом деле всё это: его боль, её боль.

И в данный момент наверняка эта самая Рыбакова сидит в тепле и комфорте и ни о чём даже не подозревает, радуется жизни. А может, она сейчас вообще ‒ с тем. Да и пусть радуется, пусть не подозревает. Зато Мила здесь, рядом и она уж точно не оставит Костю в беде. Она вообще не подпустит к нему беду и уж тем более не станет её причиной. И очень обидно, что нельзя прикоснуться к нему, обхватить ладонями разбитое лицо, ласково погладить, отвести боль. Но ведь можно…

‒ Тебе принести что-нибудь? Пить или есть.

‒ Нет, ‒ Костя мотнул головой, поморщился. ‒ Мил, и ладно тебе. Чего ты ко мне как к больному?

‒ Так разве… ‒ начала Уласова, но осеклась под его взглядом, почему-то сумрачным и неприязненным.

‒ Вам что, в универ не надо? ‒ поинтересовался Костя. ‒ Пора уже.

‒ А ты пойдёшь? ‒ напомнил о своём присутствии Ошмарин, но Костя исподлобья посмотрел на него.

‒ Ты серьёзно спрашиваешь?

Олег невозмутимо дёрнул плечами, но тут опять вмешалась Уласова, предложила:

‒ Так, может, остаться с тобой?

‒ Мила! ‒ выдохнул Костя и, больше не стараясь казаться тактичным, не скрывая раздражения, проговорил: ‒ Я не по тому не иду, что при смерти. А чтоб никто с вопросами не лез. ‒ Он решительно поднялся, разве немного медленней, чем обычно. ‒ И вообще, мне в душ надо.

‒ Так горячую, может, ещё не включили, ‒ не удержавшись, на автомате выдала Уласова.

‒ Плевать!

Хочется надеяться, она не предложит ещё и сопровождать его в душ.

Ну да, до него дошло, после того, как Сашка несколько раз вроде бы не к месту упомянула Милу. И стало удивительно, почему он раньше-то не замечал. Видимо, как раз потому, что не хотел, понимал где-то в глубине души, но точно знал ‒ ему это не надо. Не из тех он, кто коллекционирует безответно влюблённых в себя девиц. Не тешит самолюбие, наоборот, тяготит.

Нафига ему кто-то, когда у него уже есть та, которая больше всех нужна? Вот именно, есть, и он её никому ни за что не отдаст.

А горячую воду, между прочим, уже включили, но Костя действительно обошёлся бы и одной холодной, хотя слишком долго её не вытерпеть, околеешь. А тут ‒ стой сколько влезет, запрокинув лицо, закрыв глаза, ощущая напор упругого тёплого дождя, чувствуя, как смываются не только грязь и пот, а ещё и тяжесть, ноющая боль, раздражение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В общаге сейчас почти пусто, и никто не долбится в дверь, подгоняя, и никто не надоедает с чрезмерной заботой. Хотя, от одного бы он точно не отказался. Но Сашка тоже сейчас на занятиях, и пару дней с ней лучше не видеться, а потом всё почти заживёт, по крайней мере, не будет бросаться в глаза, и тогда вполне сойдёт оправдание, что, например, на физре словил рожей футбольный мяч.

И всё-таки жалко, что она сейчас не рядом. Вот прямо здесь, в душе. Костя не удержался и произнёс вслух её имя. И, конечно, глотнул воды, фыркнул, тряхнул головой, отгоняя мысли о том, что придётся пережидать самим же отведённых два дня. Но Сашка позвонила сама, уже ближе к вечеру, произнесла:

‒ Костя, я очень хочу тебя увидеть. Прямо сейчас.

Словно резанула по-живому. Но ведь не нарочно. Откуда она могла знать?

‒ Саш, я тоже очень хочу, но никак не получится. Я же на работе. Я ведь предупреждал ‒ сезон такой. Лето почти. Строительство, ремонты. Доставок много. Ну и лишняя возможность подзаработать.

‒ Ну хотя бы на пять минут.

Или всё-таки знала? Но опять же ‒ откуда? Почувствовала? Как-то сказочно слишком.

‒ Саш, ну прости. Мне очень жаль. Но никак. Сейчас ‒ совсем никак. Сашка, ну пожалуйста!

Последняя фраза получилась почти умоляюще. Он врал, и это ему давалось с большим трудом, тем более, самому тоже слишком хотелось обратного.

‒ Ну, хорошо, ‒ согласилась Саша.

Костя выдохнул с облегчением.

‒ Пока тогда. Я тебе сам позвоню.

‒ Ага.

Глава 14

После того, как Герман отключился, Саша несколько секунд стояла неподвижно. Просто выпала из реальности, лишилась способности думать, действовать, воспринимать. И уже не только ладони вспотели, всю с ног до головы обдало жаром и внутренне затрясло.

Зачем он на самом деле звонил?  Почему сказал то, что сказал? Спросил всё ли в порядке у Вари. Обычно даже не замечал её, а тут заинтересовался.

Да потому что знал, точно не в порядке. Да потому что сам приложил к этому руку. И пусть он не признался прямо, но ясно дать понять. Именно Саше, чтобы та уяснила ‒ это из-за неё. А потом, потом заговорил о Косте и сразу попрощался. Намекнул, кто следующий на очереди? Или… или…