Я тебя не знаю

Глаза горят лихорадочно, и на меня смотрит, тяжело дыша, и я уже не могу слез сдержать. Соскучилась. До боли в груди, до жжения в горле и ломоты в костях. По такому нему соскучилась. Мой муж, мой мужчина. Вот он, рядом — протяни руку и счастье можно сжать дрожащими пальцами…

— Ты что? Ты чего?

Отрицательно качаю головой и быстро выхожу с трибун на свежий воздух. Вниз по ступенькам с черного выхода из спортзала. Подставить мокрые щеки осеннему ветру. Не могу. Господи, как же это невыносимо — опять все это испытывать и понимать, какая же я была счастливая рядом с ним раньше, как же безумно люблю его до сих пор. Так сильно, что рыдать хочется. И в голове пульсирует навязчиво: «А что если это тот самый пресловутый второй шанс, а что если мне попробовать?», и тут же едкой болью понимание, что рано или поздно он все вспомнит, и что тогда? Это же ненастоящее все. Он сейчас ненастоящий. Что я буду делать потом? Откуда отдирать себя? С какого дна, по каким осколкам снова собирать в единое целое, и соберу ли когда-нибудь? И дети. Как больно им будет, когда вернётся прежний Кирилл и снова уйдет от нас. Нет. Нельзя. Нужно взять себя в руки и выдержать… Но как выдерживать, если он рядом все время и взглядом этим душу травит, голосом своим, улыбкой невозможно-наглой, аурой секса дикого и нежности. Контрастом с грубостью и цинизмом. Закурила, глядя как при свете фонаря внизу кружится опавший лист, и капли дождя переливаются под лампой.

— Они выиграли, — запыхавшийся, веселый, и меня дрожью от его голоса пробрало так сильно, что я плечи руками обхватила, — а ты чего без пальто вышла?

Накинул мне на плечи свою куртку, но ладони не убрал, сильно сжал ими мои руки, и меня повело. Опять. Так сильно, что голова закружилась. Глаза невольно закрыла и губу прикусила. Очнись, дура наивная, очнись от своих радужных фантазий. Он же не такой на самом деле. Может, был когда-то, но очень давно. Люди не меняются. Приди в себя. Тебе же потом все это уже не пережить снова. Ты не выдержишь. А у тебя Лизка маленькая и работа. Возьми себя в руки. Кирилл не твой больше. Это призрак из прошлого. Он обязательно растает.

— Дома все в порядке?

— Дома всегда все в порядке, Кирилл. Они привыкли, что меня вечером нет, как, впрочем, и тебя.

Резко развернул меня к себе.

— Давай это оставим там в прошлом. А? Жень, давай оставим там, где-то далеко, словно не было ничего, — щеку мою пальцем большим гладит, и мне закричать хочется, чтоб не прикасался и чтоб не смотрел вот так. Не надо душу мне чайной ложечкой расковыривать, не надо снова заставлять себе верить.

Отбросила его руки и отвернулась снова смотреть на мелькающие полоски дождя под фонарем.

— Легко говорить, когда ничего не помнишь, верно? Зачем тебе это? Просто ответь на этот вопрос. Только не говори мне о том, что вдруг воспылал к нам ко всем безмерной любовью с первого взгляда и понял, что мы твоя судьба.

Кирилл взялся за перила лестницы, глядя, как и я, на полоску света у дороги. Подавила безумное желание провести кончиками пальцев по его щеке, вытирая капли дождя, сжала их в кулаки.

— Ты знаешь, я не стану говорить то, чего ты не хочешь слышать. Но не потому что тебе это не нравится, а потому что ты совершенно права — я не воспылал к вам безмерной любовью.

Внутри что-то больно оборвалось, и я замерла в ожидании удара. Пусть бьет. Так будет легче справиться и протрезветь, наконец-то.

— Я нашел ее внутри, понимаешь? Она там, где-то под ребрами или в голове. Понятия не имею даже, как назвать это чувство. Я смотрю на вас и понимаю, что это мое. Вы все — мои. Ты — моя. Дети — мои.

— Дети — твои, а я — не твоя, Кирилл. Забудь об этом, и нам всем станет намного легче.

Усмехнулся и нервно ладонью по мокрой щеке провел.

— Я так много всего забыл, что теперь не намерен терять даже маленький кусочек того, что являлось моим. Ясно? — обернулся ко мне и резко привлек к себе, — пока я чувствую тебя своей, ничего не изменится. А я чувствую. Я воевать с тобой буду, Авдеева. И ты проиграешь. Ты ведь знаешь об этом, и поэтому так боишься. Не меня. Себя боишься.

Уперлась руками ему в грудь, а саму шатает от ощущения его горячего тела, от мощи этой, от мышц стальных под рубашкой. Стоит без куртки, а сам такой горячий, как кипяток, и мне его жар передается.

— Не льсти себе. Твоя война давно проиграна. Не нарушай мои границы, иначе я могу применить к тебе санкции.

— Какие, например? — стиснул челюсти и отшвырнул окурок в темноту.

— Например, вышвырнуть тебя из дома и запретить к нам приближаться, Авдеев. До суда. Ты документы о разводе подписал. Мы не женаты больше. Ты права не имеешь теперь…

И осеклась, встретившись с его диким взглядом. Впервые боль там увидела и даже сама поморщилась, потому что резонансом ощутила и у себя внутри.

— Что ж до сих пор не вышвырнула?

— Пожалела. Жалость ты у меня вызвал. Такие эмоции тебе льстят? Я тебя пожалела, как любой нормальный человек. Потому что не чужим был когда-то. И не строй на этот счет никаких иллюзий. У меня своя жизнь теперь!