Я тебя не знаю

Та фотография в сотовом Насти, девушки Олега, на нем был плащ с такими пуговицами. Перепутать невозможно. Фото сделано крупным планом, и воротник с этой пуговицей бросался в глаза. Вот почему Кирилл так занервничал? Он тоже ее узнал. Конечно же узнал. Сколько вопросов задал про этот плащ. И в этот момент, наверное, что-то щелкнуло… что-то неуловимо изменилось в нем. Я же видела по глазам. Опять видела. Как и год назад. Но я не выяснила, я не настояла на правде, я думала совсем о другом. Боже! Почему люди совершают одни и те же ошибки снова и снова?

Тяжело дыша, закрыла ящик стола и оперлась локтями о столешницу, сжимая виски дрожащими пальцами и глядя на пуговицу. Где-то в складках дивана запиликал сотовый, возвещая о приходе смс. Вздрогнула и бросилась к нему, схватила в руки, уронила и снова подняла, всхлипывая и пытаясь дрожащими пальцами разблокировать экран. Ввела пароль и зашла в сообщения. Пока читала, держалась одной рукой за горло и сжимала все сильнее и сильнее, чтобы не взвыть на всю квартиру, не разбудить детей своим воплем безумного отчаяния. Читаю, а смысл понять не могу. Точнее, я его прекрасно понимаю, но не хочу верить, что вижу именно это. Не мог… Он не мог это мне написать.

«Я все вспомнил. Не вернусь. Не жди больше».

Осела на пол, сжимая сотовый в ладони, и чувствуя, как меня разрывает на части от боли. Все равно перенабрала номер, не желая верить, желая услышать от него лично, но опять музыка проклятая, и он мне не отвечает, вот теперь я точно знаю, что намеренно. Значит, Славик был прав. Будь он проклят, но он был прав! Ненавижууу! Как же я его ненавижу! Их обоих — и того, и другого. Мне сейчас казалось, что если б Славик не произнес вслух этих слов о предательстве, то его бы и не было вовсе. У Кирилла в сотовом сработал автоответчик, и я, вцепившись в аппарат негнущимися пальцами, прокричала рваным шепотом:

— Ненавижу! Подонок! Лучше бы ты умер там, в том городе! Лучше бы никогда не возвращался! Подонок ты и трус! В глаза не смог сказать. Ничтожество!

Ничтожествооо… проклятый лицемер. Как же ты мог всего лишь несколько часов назад говорить, что я твое все, и не имеет значения — вспомнишь или нет. Сколько гнили должно быть в человеке, чтоб вот так резать на куски другого. Глядя в глаза и целуя в губы. Убивать ложью, как ядом с замедленным действием. Отбросила сотовый и закрыла лицо руками. Я не плакала больше по нему, я только расшвыривала его вещи по комнате, превращая ее в свалку. Мяла их и швыряла по углам.

Потом падала на колени и, зарывшись в них лицом, вдыхала его запах. Как же я ненавидела себя за то, что от этого аромата все обрывается внутри и сжимается от дичайшей, смертельной тоски, что больше не почувствую вживую.

Теперь сотовый зазвонил. Вначале я его не слышала, потому что собственный вой изнутри заглушал все остальные звуки. А когда он пробился словно сквозь вату в ушах, я подползла к нему, задыхаясь от какой-то немой истерики. Увидела номер свекрови и захотелось разбить айфон о стену. Почему? Почему ты вырвал мне сердце, а я должна успокаивать и слушать твою маму? ТВОЮ! Не мою. Как же мне хочется всех вас послать к черту. И ее тоже… да, ее. Потому что родила и воспитала такую тварь, как ты! А потом ее лицо перед глазами и глаза, наполненные любовью к нашим девочкам… Нет, я не такая дрянь, как ты, Кирилл, я не умею плевать людям в лицо и всаживать нож в спину.

И я все же ответила. Свой голос не то что не узнала, я его даже не услышала. Зато я услышала ее крик:

— Женя! Женечка! Кирилла забрали, слышишь? Его забрали прямо от меня. Увезли в участок! Женяяя, они подозревают его в убийстве.

— Что?!

Мне казалось, это какой-то фарс или чья-то шутка. Для меня это было слишком на сегодня. Словно теперь я получила удар в солнечное сплетение и не могу продышаться.

— Как заб-ра-ли? — я начала заикаться, стараясь встать с пола и путаясь в разбросанных вещах Кирилла, слыша плач мамы Светы прямо в ухо. — Успокойтесь, — а у самой зуб на зуб не попадает, — расскажите спокойно!

— Он приехал ко мне часа два назад. Сам на себя не похож. Вещи грязные, глаза дикие, выпивший кажется. Слова не сказал и закрылся в своей комнате… И… Женя… Женя, он все вспомнил…мне кажется, вспомнил. Они потом приехали. В дверь звонили долго… увели его. Увели. Боже! Да что же это делается? Он же никого пальцем не трогал… он же… Женяяя, что мне делать? Куда звонить?

Мне наконец-то удалось встать, и я, шатаясь, побрела в ванную, не бросая трубку, плеснула в лицо ледяной водой, размазывая тушь и подводку. Стараясь выровнять дыхание.

— Почему вы… почему думаете, что вспомнил?

— Он… когда они его уводили, ящик в коридоре открыл и спросил, где его зажигалка, которую ты подарила. А он… он ее там оставил, понимаешь? До отъезда в город тот оставил у меня. В ящик положил, когда курить выходил, и оставил… а потом не спрашивал о ней. Мы не говорили об этом… а тут. Женя! Они ведь его выпустят? Что нам делать, а? Я не знаю.