Я тебя никогда не любила (СИ)

Но я не перфекционист. Я не всегда безошибочный, и мое поведение не всегда безупречное. И с успехом хотя и дружу, но иногда мы расходимся в разные стороны. А моя эксклюзивность только и есть, что мой маленький поэтический дар, и тот большей частью вызван моей страстью к Ольге. И еще я бываю не уверен в себе.

Эту мою неуверенность Ольга всегда замечала и подчеркивала. Любая моя бестолковость никогда не оставалась без ее внимания и была предметом ее насмешек и не очень приятных шуток. "Староват ты для меня, подумай лучше о возвращении в семью" - это была ее любимая шутка. И что-то еще насчёт зубов. Про зубы было на грани. Не сразу (и мне пришлось постараться) убедил я ее, что с зубами у меня все нормально, что они у меня свои. "Да, верю, верю", - успокоила меня Ольга, когда, испугавшись, я лихорадочно пустился убеждать ее в своем отменном здоровье.

-Я уже десять лет ничем не болею.

-Да верю я. Успокойся, ну?

И что это меня так взволновало? Наверно, я был легкой мишенью - "А мне нравится дразнить тебя. Люблю смотреть, когда ты злишься". Почему-то такое отношение меня коробило, но я старался этого не замечать. Ольга относилась к тому типу женщин, которые даже если полностью будут в чем-то виноваты, посмотрят и очень грустно скажут: "...меня очень огорчает то, как ты позволяешь сейчас смотреть на меня...очень огорчает". Ольга проделывала этот прием каждый раз, когда хотела уйти от упреков и обвинений, я даже не успевал их предъявить, и сам был готов просить прощения...

Мне хватало с ней редких встреч, которые постепенно превратились в ежедневные, редкими стали только ночные вплоть до самого конца нашей любовной связи. Поначалу Ольга приходила ко мне одна. Часто наши свидания были сопряжены с преодолением известного рода затруднений, вызванных совместным проживанием с родителями. Иногда я помогал ей в этом.

-Уговори сегодня мою маму прийти к тебе. Она как будто не понимает, что мне хочется побыть с мужчиной. У меня уже больше года никого не было.

Произведя в первую встречу нужное впечатление, мне легко удавалось уговорить ее мать отпустить Ольгу ко мне одну. Обрадовавшись её появлению у себя, обычно я начинал с того, что как древний автор "Слова о полку..." растекался и разливался: мыслью - по мебели, словесными потоками - по потолку и стенам, рискуя потратить "без пользы" отпущенные мне часы. Я расстилался перед нею в буквальном смысле - расположившись у ее ног, и совершенно забывал о главном. Увлекшись, о чем я только не рассказывал ей, забавляя и развлекая! Начинал я историями из своей адвокатской практики: как в пьяной драке из-за заскучавшей ресторанной Мурки один из дерущихся полоснул бритвой по рту другому, не выдержав презрительной усмешки победителя; как спящую крепким сном женщину в своей собственной спальне "попользовал" случайно проходящий ночной гуляка. В первом случае я представлял интересы несчастного, который стал вечно смеющимся, во втором несчастным мне показался любитель "сладенького", не устоявший перед легкой добычей. Насильник оправдывался тем, что открытое окно на первом этаже было слишком низко, а спящая женщина была соблазнительна, и что-то толкнуло его, и он не применял насилие. Отчаянно пытаясь убедить в этом суд, и совершенно не слушая меня, твердил свое: женщина, хотя и не проснулась, но совсем не возражала, а в своем последнем слове субъект правосудия обнаглел совсем - просил учесть ее вовсе неотталкивающие движения. Это не помогло - сон женщины из всех беспомощных ее состояний есть самое беспомощное, чтобы осознанно заниматься сексом. Так и было записано в судебном вердикте.

Вслед за криминальными историями шли озвученные мечты: и мои и человечества, - все было в строку, все шло в ход. Мне всегда казалось, что она внимательно слушает меня, также как и в первый вечер. Казалось, что внимательно.

С небес меня Ольга возвращала простым вопросом:

-Мы это...сексом будем заниматься?

Я быстро спохватывался, и, как шахматист в состоянии цейтнота, так же быстро поворачивался в направлении первоначальной цели нашего свидания.

Моя нежность к ней вспыхивала по законам цепной реакции деления атомного ядра. Я приступал к "делу" медленно, ускоряясь и одновременно сдерживая себя от нарастающего нетерпения. Сознание скоротечности нашего свидания, ее нетерпеливый взгляд - "Ну давай же скорее", постегивали меня. Я целовал ее осторожно, только слегка касаясь её губ своими и её кожи, а еще подушечками пальцев, самыми кончиками, и от таких прикосновений в своем удовольствии женщиной я получал максимальный эффект.