Я тебя… никогда!

В углу темно. Сено старое, трухлявое, пылью просыпается на голову, пахнет плесенью, зато одеяло предусмотрительно постелено, всё не на колючем сене валяться.

Скинул с себя нижнюю часть одежды, платье у подружки задрал, трусики стягиваю. Таким родным запахом повеяло, голова кругом пошла. Затрясло, залихорадило, руки дрожат.

Целую Лизоньку, обнимаю, глажу по коже шелковистой. Возбуждение зашкаливает. Раздвинула она свои волшебные белые бёдра, да поздно… я уже сам опростался.

Стоило из-за этого в тёмный вонючий чулан залезать?

Упал без сил. Ничего вроде не делал, а отдышаться не могу. Злой как чёрт.

– Извини, милый! Передержала я тебя. Не подумала. Другой раз такого не случится. Сейчас всё исправлю. Не расстраивайся. Время у нас есть, сил полно, желанием не обижены. Лежи, молчи. Ещё лучше вовсе глаза закрой. Теперь я сама…

Тут она заиграла на моей дудочке…

Тишина, звуков не слышно, в мозгу музыка звучит волшебная.

Заслушался, шалея от непривычных ласк, отключился совсем. В голове вспышки, шум прибоя. Дальше как во сне.

Очнулся от спазмов внизу живота и взрыва изнутри влажной тесноты.

Трясёт не по-детски.

Я поплыл. Сердце стучит.

– Ну как, полегчало? Ещё разок полечимся или хватит на сегодня? Я тебя люблю, дурашка! Очень-очень.

Подумал я секунду и решил не отказывать даме в продолжении банкета. Накопилось за сенокос добра в закромах – ешь не хочу. Подружка для меня всегда желанна. Аппетит хороший. Может, я сладкоежка?

Ну, и продолжили мы светскую беседу на высшем уровне. Торопиться некуда, можно всё с толком, с чувством, с расстановкой, чтобы ничего не упустить.

Ластились часа полтора. Кажется, всё обследовал, ничего не забыл. Вылезли после окончания рандеву из убежища – в голове можно рассаду высаживать. Пришлось на речку идти – голову мыть.

Переоднлись. Тёща лыбится, словно свечку над нами держала. Ну и интуиция у этих баб.

Зато настроение солнечное.

Впору на сенокос, косой помахать. Может, дрова поколоть? Что-то силушку девать некуда.

Отпуск быстро пролетел. Я привыкнуть успел к сенокосной жизни. Каждый день каша молочная из русской печи с разварочки, блины-оладьи, простокваши хоть ведро, деревенская выпечка. Это лепёшки такие деревенские, щи наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, сметана… Кормили на убой. Дома так не поешь.

Зато в плане любви – абсолютная диета: по выдаче. Сколько и когда дадут.

Чувствую, здорово недодали. Просто дефицит накопился, требует этот голод немедленного утоления. Ничем не удержать возбуждённого и приумноженного сознанием желания.

Вот доберусь до дома…

Круглосуточный сенокос Лизке устрою!

Желанная

Позади конфетно-букетный период ухаживания, свадьба, незабываемый, овеянный романтикой медовый месяц.

Семейные отношения изменили жену до неузнаваемости: раздалась, совсем немножечко, но очень симпатично в районе соблазнительных ягодиц, в области талии, округлился животик до размера среднего по величине арбузика.

К ароматам цитрусов и пряных трав от её нежного, притягательного тела прибавился запах молока и ещё чего-то кондитерского, сладенького.

Двигается она теперь плавно, словно танцует балет “Лебединое озеро”, постоянно оглаживает набухающее брюшко, словно ласкает котёнка.

Инна стала задумчивой, противоречивой, немножко капризной, но по-прежнему желанной. Даже, пожалуй, ещё больше, чем раньше. Вот только спит на ходу.

Проснётся, точнее даже, очнётся ото сна, встанет с постели, на ощупь накидывает на плечи телогрейку, не открывая глаз, и бредёт в сторону туалета, который, как принято в деревне, расположен на улице.

Доходит до двери, вспоминает, что на дворе осень, слякоть, зябко и лужи по колено, а ещё размокшая глина, возможно, ветер.

Её пробивает озноб. Приходится открывать один глаз, искать ведро, в которое она справляет нужду, звонко барабаня неудержимой утренней струёй по гулкой жести.

Получается очень эротично. Меня моментально посещает желание, которое, увы, удовлетворить не судьба. Не то чтобы табу, даже не график, но секс теперь исключительно по требованию беременной супруги.

Жена подходит к умывальнику, застывает с зубной щёткой во рту, снова проваливаясь в сон. Приходится ловить её в свободном падении, нести на кровать.

Прикосновения и вид сонной Инны, посапывающей на моих руках, вызывают сильнейшую эрекцию. Просто кошмар…

Укладываю в постель, сижу и вою, как волк в зимнюю стужу, от абсолютной несбыточности разыгравшегося совсем некстати вожделения.

Не даст!

Пытаюсь успокаивать себя, приговаривая, подражая испорченной пластинке, – я спокоен, мне хорошо, не очень-то и хотел, я её люблю.

От сорочки жены сочится головокружительный запах, усиленный духмяным теплом, исходящим от спящей прелестницы.

Спелая грудь изрезанная синеватыми малахитовыми прожилками кровеносных сосудов нахально вываливается наружу, маня доступностью, привлекательными очертаниями, обещанием блаженства.

Кладу на тёплую плюшевую мякоть ладонь, сквозь которую в меня вливается неудержимая похоть, заставляющая дрожать всем телом.

Невыносимая, мучительная кара. Всё-таки беременность – наказание для мужчины.