Я тебя получу

— Я думал, ты не такая скучная, — бросает мне в спину. — Вернее, я вижу, что не такая, но ты так привыкла жить «по линеечке», что боишься сделать шаг в сторону. Боишься, что о тебе подумают другие, что они скажут.

— Это не так!

— Нет, это так.

Я знаю, что он провоцирует меня, понимаю это совершенно ясно, и психую, потому что провокация удается.

Он прав, и меня злит, что он меня так легко раскусил!

Вообще он меня словно насквозь видит!

Ну ок, решил взять на слабо — получай.

— Отвернись!

Я стою к нему спиной и не знаю, смотрит он или нет, но полна решимости как никогда. Стягиваю дрожащими пальцами кофточку и аккуратно кладу на траву, затем расстегиваю джинсы.

Я стою в одном белье и то, что я сейчас чувствую — непередаваемо. В крови грохочет адреналин, я боюсь, что он смотрит и… хочу, чтобы смотрел.

Завожу руки на спину и расстегиваю замок бюстгальтера. Господи, я с ума сошла! Безумие заразно.

Когда тонкое кружево опускается поверх скудной горки одежды, прикрываю грудь рукой и, наконец, оборачиваюсь.

Так и есть — смотрит и даже не думает это хоть как-то скрывать.

— А остальное?

— Не дождешься, — подхожу к краю мостка и совершаю то, чего никогда не совершила бы прежде, в той, другой жизни «по линеечке»… зажмурив глаза — ныряю.

Глава 23

В первую секунду кажется, что вода настолько ледяная, что перехватывает дыхание — словно рыба ловлю ртом воздух, ошалело молотя руками по воде.

— Отлично, первый шаг… Корявый, но уж какой есть. Глядишь, начнешь скоро есть десерт обычной ложкой.

— Да пошел ты… — стучу зубами, все никак не придя в чувства.

Мокрые волосы прилипли к лицу, я чувствую себя страшной и жалкой. И зачем я только повелась на все это!

Я всегда умела держать себя в руках, всегда контролировала все свои действия, развести меня на какую-то глупость могла разве что Маринка и вот теперь он…

Покачиваясь на воде, ругаюсь под нос словами, которыми раньше боялась даже думать и только потом замечаю как он на меня смотрит… Он совсем рядом, и свет полной луны падает прямо на нас: я вижу его слипшиеся от воды ресницы, влажные губы и понимаю, что не могу отвести от него взгляд тоже.

Это какая-то магия, жизнь словно поставили на паузу. Нет ни шелеста листвы, ни домов на том берегу, ни луны, ни звезд… Только он.

— Я же говорил, что будет жара, — произносит он и смотрит, смотрит, смотрит…

Невозможно противостоять вот такому его взгляду.

И он прав, мне уже не холодно — жарко, но по телу почему-то бегут мурашки.

Он же голый там! Совсем! Меня осеняет.

Чувствую как неумолимо краснею и радуюсь, что он не в состоянии это увидеть — для этого слишком темно.

— Идем на берег, — шепчу и два рывка доплываю до моста. Цепляюсь пальцами на прогнившие деревяшки, ощущая как он подплывает следом. Слишком близко.

— Тебе помочь? — кивает. — Выбраться.

— Спасибо, но я сама. Ты первый.

Недолго думая он подтягивается на руках и забирается за мост. Затем, сверкая голым задом, вразвалку шлепает на берег.

Пока он не видит, кое-как забираюсь тоже и, стыдливо прикрыв грудь, плетусь следом.

А вот теперь холодно. А еще стыдно. Все-таки я дура.

— Иди сюда, надо согреться, — он, с счастью, уже в трусах, разворачивает плед, и я, недолго думая, ныряю в него, кутаясь словно в кокон.

— А ты? — киваю на него.

— А мне нормально, — садится на траву. Словно неповоротливая гусеница, осторожно опускаюсь рядом.

— На, точно согреет, — тянет мне прихваченную со стола бутылку вина, и я, с благодарностью сделав внушительный глоток, возвращаю ему «домашнее крепленое». Он забирает… но не пьет. Ставит рядом. — Я не пью, — ловит мой взгляд, засовывая в рот травинку. — Вообще.

Не пьет? Кнут?!

Человек, который, если верить слухам, вкачал в себя все, что горит, дымится и течет по венам?

А ведь если подумать, я не видела, чтобы он что-то пил. То есть, не смотрела специально, но со стаканом в руках не замечала.

— Ты чем-то болен?

— Почему сразу болен? Просто не пью. Разум должен быть чистым.

— А… — признаться, я ошарашена, и он замечает мое удивление.

— Да, я знаю, ты, наверное, думала, что я алкоголик и наркоман. Все так думают, я привык.

— Ну… если честно, ты даешь много поводов так о себе думать.

— Слухи — оружие массового поражения. Особенно если ты сам их распустил, — в свете луны его зубы сияют белоснежным неоном, а потом он перестает улыбаться, и моя неосознанная улыбка испаряется тоже. — Наша с Анрюхой мать пила. И это было… хреново. Лерка тебе не рассказывала? Вы же болтали о чем-то, — цепляется за меня взглядом, и я ежусь.

— Об этом — нет.

— А о чем она еще тебе не рассказала?

— Сказала, что вас воспитывала тетка, потому что ваша мама умерла, а отец… она не пояснила.

— А отца посадили, — подсказывает он, и я затыкаюсь, уткнувшись взглядом в водную гладь, которая уже не кажется почему-то безмятежной. — Да, вот такая у меня родословная, цветочек. Думаешь, был смысл оставаться нормальным, когда ты по умолчанию отброс? Да и когда ты ненормальный — жить проще, проверено.