Я тебя помню

А то вдруг Катя решит соскочить, и мы не доберёмся до нормальных условий.

У меня безвыходная ситуация, короче, все средства хороши.

До лаборатории рукой подать, Кошелев опять исчезает из института после двух пар, хорошо, хоть один.

Не знаю, что бы я делал, если б с Катей вдвоем они свалили… Все мирные намерения по одному месту пошли бы, без вариантов.

Но Кошель уехал, а Катя на месте, в лаборатории трется. В этот раз вместе с Бехтеревой, так что уединения нам не светит.

Ну, ничего, я терпеливый, подожду…

Катя выходит из кабинета первой, профессор остается там еще, о чем-то громко говорит по телефону.

Увидев меня, Катя замирает на месте, глаза эти ее опять огромные, за линзами увеличивающими… Ну чисто мышка-норушка, выползшая из норки и наткнувшаяся на кота.

Вроде, и ситуация дерьмовая, а тянет улыбнуться.

Не считаю нужным ограничивать себя, скалюсь радостно, подхожу к ней и молча тяну за руку в нужном мне направлении.

А то никакого привата тут, в институте. То Бехтерева мешает, то куратор мой, то залетные студенты, которым вечно все надо не вовремя.

Оглядываясь по сторонам, миную камеру наблюдения на верхнем этаже, тащу Катю за собой.

И, честно говоря, все это время ожидаю услышать сакраментальное: «Кирсанов, что ты себе позволяешь?», и даже готовлюсь отвечать и убеждать, но Катя опять удивляет. Молча семенит следом, нисколько не сопротивляясь. Офигеть. Может, все обдумала и тоже хочет поговорить? Все точки над i расставить и тому подобное?

Дотаскиваю её до этой заветной двери.

Открываю замок, завожу, включаю свет внутри.

Катя оглядывается, ежится немного. Ну да, обстановка для бесед не особо располагает. Грязновато, пыльновато…

Стоят полки с инвентарём, дальше бытовая химия, вёдра, тряпки. Резиновые изделия в виде перчаток.

Тусклая лампочка на высоком потолке отвечает за интимную атмосферу.

Закрываю замок, поворачиваюсь к Кате, смотрю, решая, с чего начать. Наверно, с самого больного и насущного?

Катя смотрит спокойно, изучающе даже. И меня снова прошибает каким-то внутренним ощущением неправильности ситуации. Моя нежная лаборанточка не должна так смотреть! Настолько холодно, тяжело даже…

Но вопрос гложет, не дает покоя, а потому я, не отрывая напряженного взгляда от Кати, делаю шаг вперед, заставляя ее попятиться и упереться задом в кривой шатающийся стол.

— Во что ты играешь? — спрашиваю без прелюдий, — и со мной, и с Кошелевым?

Сам внимательно отслеживаю реакцию, жду, может, отведенного взгляда, заминки…

А Катя снимает очки и спокойно смотрит мне в глаза.

Неправильно! Неправильно смотрит! Ведет себя неправильно!

— Никита, ты от меня что хочешь? — голос ровный, слишком ровный даже…

Меня кроет диссонансом, да настолько, что волосы приподнимаются на загривке. Напряжение огромно, и ее ответ вопросом на вопрос бесит.

Она играть со мной решила, что ли?

Так нихера не выйдет!

Я веду!

— Ты знаешь, — отвечаю таким же ровным тоном, а затем все же не сдерживаюсь. Она так близко, смотрит снизу вверх. А взгляд холодный. Не Катин! И мне дико хочется этот взгляд убрать, вернуть ту, прежнюю лаборанточку, растерянную и горячую. Это желание непреодолимо, а обстановка располагает, причем, вообще не к беседе. И я опять поступаю, как дурак. Беру ее за плечи, тяну на себя и добавляю, уже предупреждая, что намерен делать сейчас, — тебя хочу.

Катя тихо вздыхает, но почему-то не сопротивляется.

Ни, когда вжимаюсь губами в нежный изгиб шеи, ни, когда усаживаю ее на шаткий стол. Ни, когда задираю юбку вместе с халатом до талии, выискивая жадными руками то, что нужнее сейчас всего на свете, дурея, сходя с ума от вкуса, такого знакомого, сладкого, родного, в отличие от взглядов и тона этого странного…

Не хочу про это думать, не хочу!

Не желаю вспоминать, кто на меня так смотрел, кто говорил так со мной, немного снисходительно, уверенно, свысока…

Не хочу.

Она пахнет Катей, она подается ко мне, как обычно, раскрывается, позволяя все с собой делать!

Грудь прощупывается через халат и блузу, соски острые, возбужденные. И внутри она горячая. Как всегда для меня! Это сносит крышу окончательно, под тихий, судорожный вздох Кати, я захожу на полную длину, перехватываю обе ладони и завожу за спину, упираю их в стол, припечатываю, сильнее выгибая податливую девочку себе навстречу, заставляя ногами обхватить за бедра.

Каждое движение в ней — нирвана, кайф невозможный. А еще — дополнительный аргумент в мою пользу. Она позволяет, она горячая такая, она хочет тоже… Значит, я прав! А все эти взгляды, все эти слова… Это просто потому что я придурок и до сих пор не могу отпустить ситуацию годичной давности.

Вроде же отпустил, вроде забыл все… Катя и помогла забыть! А все равно нет-нет, да проскочит, птср гребанный…

Но ничего, ничего… Все пройдет, все…

— Все пройдет, — шепчу ей на ушко, двигаясь все сильнее, все размашистей, не сдерживаясь уже, прикусываю нежную мочку, изгибаю Катю еще больше, потому что хочется на полную, до дрожи, до самого дна!