Вижу в ее глазах вспышку радости. Жду, как минимум, сдержанного «спасибо», но вместо этого получаю следующий вопрос:
— И сколько ты за это заплатил?
— Я оплатил контракт, если ты об этом. Все законно.
Не совсем, конечно. Набор был закрыт, и группы сформированы. Пришлось расстараться с подкатом к самому главному. Но Натке об этом, очевидно, лучше не знать.
— Это же очень дорого! — восклицает чересчур бурно. Прям пиздец. Невольно хмурюсь и напрягаюсь, готовясь услышать очередной бред в исполнении Барби. И не ошибаюсь. — Я… Я буду обязана оставаться здесь дольше, чем полгода? Отрабатывать и эти деньги?
— Нет. Не обязана.
Таким путем, не обязана.
— А как?
— Что как? — выталкиваю грубее, чем требуется.
— Как я с тобой расплачусь? И там есть возможность, позже перевестись на бюджет?
— Об этом можешь не волноваться. Я оплачу все. Без проблем. Расплачиваться не нужно.
— Андрей, — твердо произносит, явно с расчетом собрать все мое внимание. Внимаю, блядь. — За шесть лет — это очень большие деньги. Спасибо. Но я так не могу.
У меня на нервах восприятие размазывается. А она просто выходит.
Крайне медленно цежу воздух и ступаю в душевую кабину. Долго стою, позволяя тугим прохладным струям воды притушить бушующий в теле пожар.
Ни одна баба за всю жизнь не сношала мне мозг столько, сколько успела Барби за неполных три недели. Что ни сделаю, все ей не так и не то. Больно правильная, хрен пойми — откуда?! С такой тварью-мачехой должна была хоть как-то приспособиться к реальному миру. Нет же, живет в каком-то Зазеркалье, блядь.
Осознаю, безусловно, что все люди разные, и уровень совестливости у каждого свой. Но вот хотела она, мать вашу, учиться… Мне самому это на хуй не уперлось. Предпочел бы, чтобы дома сидела. Но Купчиха заявила, что это мечта ее. Так какого хрена выеживаться?
Когда выхожу из ванной, застаю Тату с книжкой. Черта лысого она читает! Сидит, только видимость создает. Корчит цельный образ. Будто не вижу, что размазало её точно так же, как и меня. Уверен, даже сильнее.
— Сколько еще вот так вести себя собираешься?
Скидывая полотенце на пол, принимаюсь одеваться. Боковым зрением вижу, что она взгляд от книги оторвала.
Смотрит. Шумно выдыхает.
— Как именно?
— Ломаться.
— Почему ты решил, что я ломаюсь?
— А как это называется? — поворачиваюсь к ней. Смеряю долгим взглядом. — Сказал же, что ничего не должна мне будешь. В чем проблема?
— Проблема в том, кем я себя ощущаю рядом с тобой.
— Попусту надумываешь.
— Попусту? Правда? Давай же спросим любого в этом доме, какого они обо мне мнения? Только чтобы честно!
— Никто вякнуть не посмеет, — жестко высекаю я.
— Вот именно! Не посмеют, но подумают.
— Что они подумают?
— Что я любовница. Хуже. Содержанка!
— Мне на тебе жениться? — передергиваю, безусловно.
— Нет, конечно! На брак я не настроена, — выпаливает со всем презрением.
Со мной не настроена. Вижу же, как на Саульских смотрит. Мать ее… Всю душу вытрясла. И продолжает.
— Тогда какого хрена ты хочешь? Прямо скажи.
— В том то и дело, что я от тебя ничего не хочу! Вообще, ничего.
Окончательно выводит меня из себя. Понимаю, что по-хорошему у нас снова не получится.
— Не пойдешь на учебу, запрещу из дома выходить. Даже во двор.
— Ты…
— Я сказал, — выкатываю на максимум. — А чтобы тебе легче дышалось, грант через фирму оформлю. Все официально. Имею право спонсировать стипендиатов.
— И часто так делаешь? — уточняет с издевкой.
— Будешь первой. Что, и так хреново? Еще десять возьму! Так тебя устроит? Я спрашиваю! Отвечай!
Ее рот открывается, но никаких звуков не выдает. Очевидно, думает, соображает, мозгодробилка, как посильнее ударить.
— Ты не оставляешь мне выбора. В очередной раз! Вот, что я думаю о твоей долбаной щедрости!
— Поступаю так лишь потому, что ты никак не желаешь брать на себя ответственность. Сама отказываешься делать этот чертов выбор. Ждешь, когда я тебя заставлю. Чтобы было потом, как оправдываться и на кого злиться.
— Неправда!
— Правда, Тата.
— Я тебя реально моментами ненавижу. Вот что правда.
— Сделаю вид, что и в это верю.
— Сделаешь вид? — переспрашивает с яростной дрожью.
— Да, — оттягиваю ящик комода, но боксеры натянуть не успеваю.
Стародубцева своим возмущенным фальцетом вновь все внимание на себя обращает:
— Откуда такая самоуверенность? Считаешь, все у нас нормально? Правильно?
Хватаю ее за плечи и рывком к себе подтягиваю.
— Считаю, кого ненавидят, так не целуют. Не отдаются с такой охотой…
— Замолчи!
— Не текут так бурно.
— Мерзавец!
— Не кончают так ярко.
— Андрей!
Барби таким стыдом и негодованием горит, что мне, несмотря на каменный стояк, смешно становится.
— Что ты смеешься? Весело тебе? Сволочь!
— Да, — забрасываю ее на кровать.
И следом взбираясь, сминаю вверх подол трикотажного платья.
— Что ты… Прекрати… Мы опоздаем…
— Не опоздаем, — накрываю ее рот своим.
Трепыхается, как обычно, пару минут. Потом сдается. Сама обнимает.
Сама, мать вашу, меня обнимает…
19
Барби