Я тебя присвою

— Да. Давай.

— Окей.

Поднимается, но не выходит. Застывает у стола. Приподнимая брови, встречаю ее робкий взгляд.

— Что еще?

— Нет… Ничего, — краснеет и, разворачиваясь, быстро семенит на выход.

Хрен пойми, что хотела? Не скажет же… Постоянно с ней так: догадывайся, думай, мусоль одну и ту же мысль на протяжении всего дня.

А он и без того, как обычно, выдается суматошным.

Когда в начале пятого раздается тихий стук, еще до того, как дверь открывается, догадываюсь, что Натка скребется.

— Там… Секретаря нет на месте. Я подумала…

— Входи.

Пробирается нерешительно. Оглядываясь по сторонам, не решается садиться, пока не указываю ей на кресло.

Походу набираю юриста:

— Костя, подходи, — отключаясь, задерживаю на Тате взгляд. — Как дела? Нормально?

— Угу, — растирает переносицу, словно спрятаться надеется.

Видимо, неловко ей на нейтральной территории встречаться. Привыкла к домашней обстановке. Тут-то мы, будто чужие.

— Чай, кофе будешь?

— Можно, — и плечами пожимает.

— Так что? Чай или кофе?

— Давай кофе.

Когда выглядываю в приемную, чтобы проверить, вернулась ли Алла Дмитриевна, подходит Костя.

Пока ждем кофе, представляю его по всем регалиям, чтобы в дальнейшем не стопориться на этом моменте. Он-то в курсе, кто такая Стародубцева и зачем она здесь.

— Все готово?

— Да, как и договаривались, Андрей Николаевич.

В свое кресло не возвращаюсь. Сажусь ближе к ним. Напротив Таты. Костя сбоку от девчонки, бумаги подсовывает и уже вовсю «семерки плетет[1]».

— Наталья Степановна, у вас с Андреем Николаевичем существует устная договоренность, которую нужно оформить юридически. Я подготовил документы, все ваши права соблюдены. Требуется лишь подпись в трех местах. Здесь… и…

— А что именно тут сказано? — щеки Татки моментально ярко-красным цветом наливаются. Придерживая пальцами уголок договора, не дает Косте пододвинуть его к себе. — Зачем? Все и так нормально.

— Это договор купли-продажи на квартиру в районе Первой речки, — вступаю я.

— А я при чем? — находит в документе свое имя. — Зачем?

— Просто подпиши.

— Ты можешь объяснить, что это такое?

— Моя часть договора. Договора, который был озвучен в Москве, — взглядом даю понять, что ей же выгоднее не развивать тему.

Но она, вероятно, настроена «кусаться».

— Так мало? — жалит ехидно.

— Это не все.

— Что еще? Машина? Полцарства?

— Полцарства, — с самым серьезным видом киваю.

Даю знак, чтобы вновь Костя подключался.

— Андрей Николаевич передает вам сорок девять процентов акций «Север-Лес». Безвозмездно. И, естественно, по взаимному согласию сторон. От вас требуется лишь подпись. Здесь, — указывает на нужное поле.

Однако Стародубцева в его сторону даже не смотрит. Пребывая в полном шоке, меня глазами терзает.

— Что за… Это шутка? Андрей? — шумно вздыхает. Заламывая пальцы, голосом слабость выказывает. — А остальное? Пятьдесят один процент?

— Остаются у меня.

— Ты с ума сошел? Это же… Чистое безумие!

Кому-то другому я бы сказал, форменный идиотизм. Но сейчас этот договор касается меня и Стародубцевой. А по ней у меня все решения приняты.

— Я обдумал твое условие. Свою цену выставил. Твой ход, — намеренно не оттеняю голос лишними тонами. Максимально хладнокровно изъясняюсь, словно обыденную сделку заключаем. Хочу, чтобы моя уверенность ей передалась. Ва-банк иду, конечно. И ее на то же подбиваю. — Или дашь заднюю? Нехорошо, Натали.

Срабатывает. Порывисто черкает подпись на всех бумагах, которые ей оперативно подсовывает Костя. Лишь откладывая ручку, поймав мою ухмылку, будто опомнившись, сдавленно интересуется:

— Это потом можно будет обратно вернуть?

— Можно.

Если я позволю. А это в мои планы не входит.

— Ладно, — заметно расслабляется. — Теперь я могу идти?

— Пятнадцать минут посиди. Вместе поедем.

[1] Плести семерки (вор. жарг.) — врать.

22

Барби

Не собиралась ведь в ближайшее время наведываться к отцу и тете Люде. Но мачеха принялась названивать и упорно зазывать в гости.

— Новости есть. Хорошие! И вообще, ты там губы зазря не дуй. Знаешь же, что добра тебе желаю. Характер у меня такой, не умею я эти сюси-пуси…

Не умеет, но зачем-то придает голосу нарочитой и совершенно неестественной медоточивости. От этих скрипуче-дерганных звуков аж скулы сводит.

— Теть Люд, я не обижаюсь. Мне, правда, некогда. Учеба все время отнимает…

— Все успеешь. Успеешь! Давай, не зазнавайся. Помни, кто тебя взрастил. Мы тут соскучились.

Господи…

— Хорошо. Заеду сегодня. Ненадолго, — сразу же ставлю перед фактом. И тут же все порчу, начиная словно бы извиняться: — У меня, правда, очень туго со временем. Правда.

— Ой-ой, прям уж… — фыркает мачеха в трубку. Но, быстро спохватившись, вновь скатывается на показную доброжелательность. — Ждем тебя, дочка.

Дочка… Да уж…