Ладони Андрея тотчас ложатся мне на поясницу. Коротко пробегают выше. Прожигая через тонкое кружево, замирают, коснувшись голой кожи.
— Легко в тебя влюбиться, Тата, — сообщает совсем тихо. — Знаю, что постоянно гоню на красный свет. Знаю, что часто пугаю… С тобой все границы нарушил. Все законы. Признаю. По-другому не могу.
Если бы я была такой, как Юля, то посмеялась и, отвечая ему, переиначила бы Аллегрову: «Что же здесь криминального? Пусть другие тормозят». Но, к сожалению, я недостаточно шальная и безрассудная. Есть внутренние резервы, казалось бы, мягкого характера, и они неисчерпаемы. Никак не могу отпустить тот факт, что он меня купил. Хотя ловлю себя на том, что… стараюсь это сделать.
— Нужно спускаться к Саульским… Нехорошо заставлять их ждать, — намеренно игнорирую слова Андрея.
Опуская глаза на его черную рубашку, периферийно улавливаю тяжелый выдох и крепко стиснутые челюсти.
— Переодевайся. Я пока займу их, — негромко проговаривает Рейнер и выходит.
А я еще некоторое время столбом стою в растворяющемся доминирующем мужском запахе. Так не хочу отпускать его тепло, что готова окликнуть. И сама же пугаюсь такого порыва.
Срываясь с места, не очень осторожно снимаю платье и, надсадно дыша, прячу его обратно в чехол. Задвигаю еще дальше. Прикрываю плотным рядом темных пиджаков и, вцепляясь пальцами в стойку, повторно торможу все двигательные процессы.
Выдыхаю. Возобновляю движения и каменею уже неосознанно, ощущая на обнаженном животе крепкие мужские руки. Шероховатое касание ткани к спине напоминает, что я все еще нахожусь в одних трусах. Грудь моментально тяжелеет, соски сморщиваются и затвердевают.
— Не удержался, — оседает горячим дыханием на затылке.
— Мм-м… Привет, Андрей…
31
Рейнер
Не знаю, зачем она сейчас со мной здоровается. В принципе, похер, какие именно слова воспроизводит. Обожаю ее голос. То, как имя мое произносит. Да все звуки, которые она издает.
В свадебном платье вновь кажется недостижимой мечтой. Непорочной, недоступной — как когда-то… Горю желанием по новой испортить.
Об этом напрямую и заявляю:
— Хочу тебя.
— Не сейчас же, Андрей… Пожалуйста, прекрати…
— Хорошо, хорошо… — просовываю ладонь под резинку трусов.
Второй рукой обхватываю под грудью и плотно притискиваю спиной к себе. Прижимаюсь губами к обнаженному плечу. Добираясь до цели, раскрываю пальцами влажные складки. Татка на мгновение цепенеет и с задержкой надрывно вдыхает.
— Ну, ты что… Андрюша…
— Хочу, чтобы ты кончила. Только ты. И спускаемся.
Прикрывая веки, колеблется жалкие секунды. Очевидно, понимает, что проще согласиться и подчиниться, чем пытаться мне сопротивляться. Быстрее будет. А Тату только время и останавливает.
С ума сводит, когда откидывается мне на грудь и принимается тереться спиной.
— Шире ножки, девочка.
Раздвигает и судорожно в запястье мне вцепляется. Оттянуть не пытается. Другим посылом этот рывок обусловлен — максимальный контакт устанавливает. Громко и часто дыша, задницей в пах мне толкается. Член без того брюки рвет, а уж после этого даже в глазах темнеет. Сердце толкает густым потоком кровь и разгоняет естественную циркуляцию до максимума. В определенных уголках организма отражается безумной и горячей пульсацией.
Но сейчас все только для Татки. Я свое, безусловно, возьму. Этой ночью.
Быстро кончает. Хватает пары минут ненавязчивых движений пальцами. Выгибается и, кусая губы, вскрикивает. А после натужно мычит моя девочка.
— Умница, красивая… Умница…
Расслабленно откидываясь мне на грудь, пытается выровнять дыхание и прийти в себя. Даю ей эту возможность, сохраняя какое-то время неподвижность. Обнимая обеими руками, прижимаю к себе. Осторожно целую плечо и шею. Больше торопиться нам некуда.
— Почему ты все сводишь к сексу? — тихо шелестит Татка. — Тебе постоянно хочется… Мне тоже, — стесняется, но признается. Уже прорыв. — Когда ты напираешь, возбуждаюсь, конечно. Но… иногда хочется… — никак не получается у нее озвучить. — Хочется, чтобы просто обнял. Без пошлости. Можешь? Иногда… — роняет и замолкает.
Я тоже молчу. Обнимаю ведь сейчас. Какого хрена не так? Если бы не кончила, лучше было бы? Не понимаю проблемы. Люблю доводить ее до безумия. А она вдруг требует… Ладно, просит, чтобы без сексуального подтекста прикасался.
Я могу? Могу, наверное. Если контролировать себя буду. До этого не думал, что как-то обижает ее то, что я с ней делаю. Но это, вероятно, из той оперы, когда тело и сердце еще контакт не поймали. Вот и коротит мою Татку. На этих замыканиях приходит к обидам и каким-то угрызениям совести.
— Услышал тебя, — все, что говорю.
Разворачивая к себе, сомневаюсь: целовать, или в этом дама тоже против? Пока размышляю, сама целует. От неожиданности дыхание спирает. Торможу себя, позволяя ей действовать ласково и мягко. Только талию ладонями придерживаю. Остальная инициатива исходит исключительно от Татки. Так странно… От этой нежности меня, здоровенного мужика, судорогами скручивает. С ног валит.
— Все, Андрюша, — выдыхает шепотом, не переставая меня губами касаться. — А то неудобно…