Я тебя присвою

Сквозь пелену смотрю на Рейнера и думаю о том, что за эту ночь позволила себе поверить в то, что жизнь вновь связывает нас. Больше нет… Точнее, и не было. Лишь иллюзия.

Сердце отчаянно колотится в груди. Дыхание спирает. Кислорода все меньше. Ориентиры теряю.

— Не плачь, — только по сдавленному и охрипшему голосу понимаю, что Андрей тоже расстроен.

Тоже?

Я…

Со мной явно что-то не так.

— Давай, — пауза явно вынужденная. Сжимая челюсти, медленно вдыхает. — Одевайся. Врач ждет.

— Ты не обязан со мной возиться…

— Как это не обязан? Если не я, то кто?

— А вдруг меня там оставят? Вдруг со мной что-то страшное творится? Вдруг… я умру?

— Глупости не говори.

— Ты не оставишь меня там одну? — осознаю, что впиваюсь в его запястье ногтями, когда один из них ломается.

Боль немного отрезвляет. Я опускаю руки.

— Не оставлю, конечно.

— Что бы доктор ни сказал, не оставишь? Пообещай.

— Татка… — убирая растрепанные волосы за плечи, обхватывает ладонями мое лицо. — Я никогда тебя не оставлю.

— А я… Я тебя оставила…

И от этого мне очень больно. За себя. И за него.

45

Как бы то ни было, на территории частной клиники на меня обрушивается настоящая истерика. Начинаю плакать еще на стоянке, а в кабинете гинеколога и вовсе веду себя неадекватно. Отказываясь раздеваться, забиваюсь в угол.

— Я не буду… Не буду… Не хочу знать… Я умру… Уже умираю!

— Не умрешь. Я буду с тобой. Все время. Слышишь меня? Татка? Разве я смогу отпустить тебя? — заслоняя собой медперсонал, в глаза заглядывает. Отвечая на свой же вопрос, голос понижает: — Нет, так далеко не отпускаю. Без меня не уйдешь.

— Ты точно меня тут не оставишь? А если они заставят?

— Что значит, заставят? Я тут все разнесу.

— Да, ты можешь… — неосознанно смеюсь.

— Давай, помоги мне. Как снять это платье? Где молния?

— Ты меня раздеваешь… — шумно выдыхаю, ощущая, как разъезжается ткань, и кожи касается прохладный воздух просторного кабинета.

— Не могу же я упустить такую возможность, — шутит и ухмыляется, но глаза серьезные.

Закусываю губы и тихо скулю. Смотреть на него больно. Сейчас столько эмоций в груди разбивается, если бы не медработники, обняла бы.

Да какая разница: где и перед кем?!

Не просто обнимаю. Бросаюсь к нему. Изо всех сил прижимаюсь. Закрываю раны: свои и его.

— Прости… — получается сказать.

Хочу выдать намного больше, но уже не хватает сил.

Андрей молча оглаживает мою голую спину ладонями. А когда отстраняюсь, просто кивает. Казалось бы, скупые жесты, но нет. Чувствую очень многое в них. Его темные глаза, воспаленные и сухие, это только подтверждают.

— Давай, девочка, — говорит ласково, как раньше. — Накидывай рубашку и ложись. Я буду рядом.

И ведь не обманывает. Все этапы диагностики не отходит ни на шаг. Манипуляции, которые проводит врач, меня не смущают, я мало на них концентрируюсь. Просто выполняю то, что мне говорят, непрерывно глядя на Андрея. Вот он внимает всему, что гинеколог говорит. Периодически кивает и задает возникающие у него вопросы.

— Если оставаться не хотите, нужно будет кататься на капельницы и уколы. Дважды в день.

— Я не смогу, — впервые за все время подаю голос. Он охрип и звучит слабо. — У меня учеба и работа.

— Дорогая моя, ты только что умирать собиралась, — мягко журит врач. — Имя мое запоминай, у нас с тобой будут долгие отношения. Если, конечно, хочешь в будущем забеременеть и благополучно родить, — опуская голову, смотрит из-под очков. — Никакой работы пока. Покой, в том числе половой, и неукоснительное выполнение лечебного режима.

— Римма Павловна, вы все распишите по препаратам и по времени. На капельницы будет приезжать.

— Хорошо, — кивает женщина. Улыбаясь мне, добавляет: — Мужа бесценного отхватила. Уж я вижу. Насмотрелась.

— Это не я… Он, — зачем-то уточняю.

— Не удивительно. Такую красавицу грех не заметить.

Смущаюсь еще сильнее и, замолкая, отвожу взгляд.

Пока Римма Павловна формирует рецепт, прописывает режим и еще какие-то направления на анализы, смотрю куда угодно, лишь бы не на Рейнера.

— А больничный лист оформить можно?

Ее, конечно, крайне удивляет указанное место работы. Вряд ли в эту клинику когда-либо обращались официантки, да и фамилия Андрея ей отлично знакома. Но, надо отдать должное, врач быстро справляется с замешательством и продолжает работу.

Позже нас проводят в палату. У меня забирают кровь на анализы и ставят первую капельницу. Введение препарата длится больше сорока минут, и все это время Рейнер не отлучается ни на секунду. Скидывает пиджак и садится на твердый стул у кровати, на которой я лежу.

— Расскажи мне что-то, — обращаюсь к нему, когда выдерживать пристальное взгляд не остается сил.

Сердце с такой силой колотится, поймать не могу. Оно повсюду. И в горле, и в висках, внизу живота и в кончиках пальцев.

— Спрашивай, что хочешь знать.

— Ты расстроился, да? Что не получилось?

— Вначале да, — подтверждает мои наблюдения. — Но потом понял, что к лучшему.

В этот момент мое сердце перестает биться. Не имея возможности переместиться, сжаться, защититься, нервно скрещиваю ноги и тру их друг о друга.

— К лучшему? Значит, уже не надо?