Я тебя выдумала

– Можно мне заглянуть в твой блокнот? – спросила я.

Он приподнял бровь:

– Чего ради?

– Просто.

Он дал его мне. Большинство записей были на немецком, но какие-то куски и обрывки – на английском. Повсюду я распознавала имя Джун.

– Почему ты носишь девичью фамилию матери? – спросила я.

– А ты откуда знаешь?

– Когда мы с Такером искали в библиотеке материалы о Скарлет, в одной статье была упомянута Джун. Она была отличницей.

– Ооо. Да. Мы взяли ее фамилию, когда уезжали в Германию.

– Ааа. – В дальнейших объяснениях не было нужды. Я пролистала еще несколько страниц и сказала: – Хочу признаться: я это читала.

– Что? Когда?

– Хм… когда погиб Эрвин и ты подвозил меня домой. Ты вернулся в школу, чтобы отнести бумаги, а я сунула свой нос в твою личную жизнь.

– А почему не сказала мне? – спросил он, но блокнот не забрал. Я пожала плечами. Плечо пронзила боль.

– Ну, очевидно, не хотела, чтобы ты об этом знал. Ты был мало похож на человека, прощающего все подряд. – Я перелистнула еще несколько страниц. – О чем эти записи по-немецки?

– Это дневник, – сказал он. – Мне не хотелось, чтобы его читал кто-то кроме меня.

– Прекрасно, хорошая работа, – сказала я. – Я несколько раз видела свое имя в этом блокноте, однако.

– Ах да, – сказал он снова со смехом. – Я был несколько расстроен в первый день в школе. Это глупо, но я сначала не признал тебя, потому что ты вела себя совсем не так, как я это себе воображал.

– Ха, прошу прощения. Я думала о тебе точно то же самое.

Я перевернула последнюю страницу.

То, что ты любишь, будучи ребенком, будешь любить вечно.

– Кажется, ты лучше, чем я тебя представляла, – сказала я, листая страницы в обратную сторону.

– Ты тоже, – сказал он. – Мое воображение… Ну, оно не слишком уж грандиозное и сильно уступает реальности.

– Согласна, – сказала я. – Реальная я гораздо лучше.

Шестьдесят третья глава

Мне было позволено прийти в школу еще один раз. Может, они решили, что мое сумасшествие на время притихло. Может, жалели меня. Может, мне действительно стало лучше после того, как я согласилась отправиться в Вудлендс. Короче, не важно, по какой причине, но мне дали возможность побывать на выпускном.

Конечно, было несколько условий. Первое: на саму церемонию меня не пустили, но я получила право стоять у дверей аудитории и смотреть. Второе: меня постоянно должны были сопровождать два санитара из Вудлендса (читай: громилы в костюмах для медработников). Вне всяких сомнений, в их обязанности входило отвезти меня в Вудлендс, как только церемония закончится, но стоило ли им так свирепо смотреть на меня, когда они это делали? Третье было наихудшим из всех: из-за заварушки с МакКоем и потому, что школьному совету хотелось избежать новых происшествий, меня не согласились выпустить из машины без наручников. Но, по крайней мере, позволили надеть толстовку с длинными рукавами, которые отчасти их прикрывали. И могли бы быть еще более снисходительными, учитывая, что я сама решила лечь в эту чертову больницу.

К тому времени, как мы добрались до аудитории, все места уже были заняты. Родители и прочие родственники оккупировали правый и левый края сцены. Я распознала Джун по золотистому сиянию, исходившему от ее песчаного цвета волос. Мои одноклассники сидели в центральной секции. Все они были в зеленой выпускной форме Ист-Шоал. Сцену заливал яркий свет. Освободившееся директорское место МакКоя занял мистер Гантри; в сером костюме он выглядел прямо-таки големом. Я спокойно могла поверить в то, что он персонаж магический.

Рядом с ним находились четверо учеников, занимавших общественные должности, большинство из них явно нервничали. Такер сидел рядом с казначеем класса, его очки поблескивали в ярком свете, он безжалостно мял листки со своей речью. Был здесь и Майлз. Под тяжелым золотым шнуром лучшего ученика его плечи сутулились. Руки лежали на коленях, глаза смотрели на кого-то, находившегося в конце сцены.

Мистер Гантри открыл церемонию своим обычным громоподобным рыком. В зале приглушили свет, и я больше не могла различать сидящих в нем людей.

Президент класса встал и произнес речь. Вице-президент сказал несколько слов, школьный оркестр сыграл гимн школы, а затем мистер Гантри начал выкрикивать имена. Почетные ученики шли первыми. Мне пришлось крепко стиснуть зубы, дабы удержаться от смеха, когда Майлз пожимал руку мистера Гантри – даже оттуда, где я стояла, были видны расплывшаяся по лицу Майлза чеширская улыбка и хмурый взгляд, которым наградил его в ответ мистер Гантри.

Когда должны были бы назвать мое имя, я невольно переступила на подушечки пальцев, и все внутри у меня заболело. Я столько работала, чтобы получить этот диплом…