Я тебя заберу

Счастье порой пугает.

Хаванскому не нужно доказывать свою правоту. Я знаю, что он не лжет, — чувствую это. Только мозг упрямо буксует. Отказаться от обиды сложнее, чем поверить в предательство.

За несколько лет уже смирилась, что Марк меня бросил. Он сам сделал все, чтобы не осталось сомнений. Когда мы начали заново, я приняла его таким, какой он есть. С ошибкой в прошлом. Без извинений и излюбленного женского валяния у ног. Сдалась, потому что устала быть одинокой. Гордость и не шевельнулась. Она не смогла бы тягаться с шаталовским бронебойным напором.

А теперь признание Хаванского рушит всю мою неприглядную теорию о прошлом. Растаптывает ее, как детский песочный куличик.

Наверное, нужно ощущать облегчение. Но мне больно.

Возможно, пора строчить Шаталову СМС или записывать видеосообщения о том, какой он героический подлец. Но не хочется даже прикасаться к телефону.

Мне плохо.

После разговора в тренажерном зале час хожу по дому как привидение. Не откликаюсь на просьбы сына. Лью горячую воду мимо чашки с чаем. Не замечая углов и поворотов, бьюсь коленями и плечами о мебель и косяки.

Не хочу верить, что Марк тогда не предавал меня, а спасал от скорой расправы Рогова. Прокручивая в голове слова Клима, цепляюсь за фразы о бывшей жене, единственном свидетеле и мести, которой не смогла бы избежать беззащитная молодая официантка.

Стадия отрицания очень медленно переходит в следующую — гнев. Однако именно с приходом злости хоть немного становится легче. После того как Глеб идет спать, я запираюсь в ванной комнате и под шум воды высказываю все, что думаю об этом непрошибаемом мужчине.

Ругаю Шаталова во всю мощь словарного запаса, не экономя на «комплиментах». Выплескиваю обиду за свою тяжелую беременность и бессонные ночи с новорожденным сыном, за литры слез и безнадежные попытки начать отношения с другими.

Ругаю и вою.

Вою и ругаю.

К сожалению, ярости хватает всего на час. Так и не дождавшись, когда совсем отпустит, я перехожу к торгу. Пытаюсь убедить себя, что все не так уж плохо, а девять лет порознь — нормальная цена за безопасность.

Звучит вроде бы правильно, вполне в стиле вменяемой, циничной Лизы. Впору праздновать победу над бесполезными эмоциями. Но вопреки здравомыслию к десяти я скатываюсь в депрессию.

— Кажется, кто-то решил, что в доме не хватает влажности, — замечает, увидев меня, Хаванский.

По ощущениям, этот тип вообще не отдыхает. Прошлую ночь провел перед телевизором, сейчас — продавливает своей упругой задницей диван, листая что-то в телефоне.

— Насколько я знаю, твоя задача — безопасность, а не климат-контроль. — Смахиваю со щеки соленую каплю.

— Понял. Если женщина решила пореветь, лучше ей не мешать. — Клим снова утыкается в телефон.

— Ты просто кладезь мудрости!

От собственной слезливости уже противно. Как назло, ничего не могу с собой поделать.

— Скорее, жизненного опыта, — не отрываясь от экрана, произносит Клим.

— Для человека, который купил жену у бывшего мужа, это неудивительно.

— Не могу понять, ты завидуешь или это такая форма осуждения?

— Нет, просто в голове не укладывается.

Наверное, нужно прекращать эту беседу. Я еще не переварила откровения Хаванского, услышанные в тренажерном зале. Только переносицу уже ломит и риск увязнуть в невеселых мыслях с каждой секундой становится все выше.

— У всех своя цена. У кого-то дети, у кого-то акции.

— И как? Покупка принесла счастье?

— Хочешь услышать раскаяние? — Клим поднимает на меня глаза.

В них нет и тени сожаления. Сплошное равнодушие и холодная уверенность.

— Вы с Шаталовым идеальная пара. Один решил за нас двоих и выставил меня за дверь. Другой ради прихоти сломал жизнь женщине.

— Ну, если вытащить из дерьма, это сломать... — Хаванский хмыкает и переводит взгляд на дверь за нашими спинами.

Там спальня Марка, которая почему-то всегда закрыта.

— Ты про свингерский клуб? — Даже произносить это неприятно.

Я будто снова в роскошном особняке на окраине города, где в каждой комнате двигаются обнаженные парочки, а иногда и целые группы.

— Нет. — Клим все внимательнее смотрит на дверь, словно на ней какие-то надписи. — Я о том, что Шаталов вычеркнул тебя.

— А это не так? — Из-за отекшей слизистой мой смешок больше напоминает бульканье.

— Это... — Хаванский на миг задумывается, но больше ничего не добавляет.

Просто смотрит на меня. Спокойно, уверенно, с таким интересом, что, не выдержав, я срываюсь с места и лечу к проклятой двери.

— Ключ. Он закрыл ее на ключ. — Дергаю ручку. — У тебя есть чем открыть?

Никогда в жизни не подумала бы, что стану просить помощи у Хаванского. Он казался последним мужчиной во вселенной, от которого стоило ждать чего-то хорошего. Но сейчас до лампочки, кого звать в союзники.

Мне нужно в эту комнату. Три недели не думала о ней. Не оглядываясь, проходила мимо. А теперь... Нутром чувствую, что должна туда попасть. Ради себя. Ради Глеба. Ради Марка.

Пора разобраться со всеми скелетами, спрятанными Шаталовым.

— Подозреваю, ключ у Марка. В единственном экземпляре. — Клим нехотя поднимается с дивана и идет ко мне.

— Ты сможешь открыть ее без ключа?