Я тебя забуду (СИ)

— Да, поняла... Можно без подробностей? — Мой румянец горит все сильнее, а во рту становится все суше.

— Можно, — как-то подозрительно быстро соглашается Шаталов. — При условии, что ты готовишь ужин.

Последнюю фразу он произносит тем же насмешливым тоном, каким говорил до этого. И я не сразу понимаю, что все серьезно.

— Мне казалось, такие, как вы, питаются в ресторанах. — Обалдело смотрю на него во все глаза.

— Обычно да. — Шаталов даже не косится в мою сторону. Одной рукой ведет машину, другой проверяет что-то на экране навигатора. — Но должна же ты хоть как-то расплачиваться за жилье и защиту.

— Я могу помыть пол... — Закусываю губу.

Пустой желудок тут же разрывает тишину громким урчанием.

— А ему предложишь пожевать половую тряпку?

Мужская рука ложится на мой плоский живот так неожиданно, что перехватывает дыхание.

— Он... — От горячих пальцев по коже словно огненные змейки расползаются.

Я уже знаю, что такое секс. Хорошо помню свои ощущения, когда Витя учил доставлять ему удовольствие и изучал мои эрогенные зоны. Он не ленился тогда. Щедро платил за девственность.

Однако это прикосновение Шаталова не идет ни в какое сравнение.

Марк не касается моего белья. Его жест целомудреннее, чем проповедь Папы Римского. Но будто мы уже откатали получасовую прелюдию и выучили наизусть каждый сантиметр тел, внутри сжимается невидимая пружина, а губы начинает саднить так сильно, что я готова расцеловать лобовое стекло.

— Потише, девочка! — Неожиданный шепот обдает волной жара.

— Я... я ничего... — Собственный голос тоже хрипит.

— Я просто хотел тебя накормить. — В тоне Шаталова больше нет и тени насмешки. Он серьезен.

Рука исчезает с моего живота так же быстро, как и появилась.

Наверное, нужно порадоваться. Обо мне заботятся. Мистер Самый циничный и надменный готов променять ужин в ресторане на жареную картошку — единственное блюдо, которое я научилась готовить к своим девятнадцати.

Охрана с опцией «Все включено». Только почему-то не радуется.

От растерянности сама себя не узнаю. Внизу живота все еще тянет. От взгляда на Шаталова с сердцем происходит не пойми что. А от мыслей о новом прикосновении... хочется выйти из машины, не замечая скорости.

Глава 9. На ощупь

Некоторые вещи виднее на ощупь.

Вечер проходит удивительно спокойно. Несмотря на все мои усилия, удивить Шаталова так и не удается. Судя по скорости поедания жареной картошки, когда-то в его роду точно были белорусы. А печаль на лице из-за спаленных стейков выдает оленевода с Крайнего Севера.

Впрочем, и первое, и второе стараюсь не замечать. Пока хозяин дома, тяжело вздыхая, поминает какого-то ангуса, отдавшего жизнь ради сегодняшнего ужина, я быстренько заталкиваю в свой говорливый желудок побольше еды и скрываюсь в гостевой комнате.

Мысль о том, что следующий день выходной, упорно гоню от себя подальше, как и воспоминания об опасных прикосновениях своего охранника. Однако утро преподносит сюрприз.

Меня буквально выворачивает наизнанку от сильной боли ниже живота. А испачканные кровью любимые хлопковые трусы предупреждают о четырех днях ада и оптового поедания обезболивающих.

В принципе, ничего нового. Обычное ежемесячное «счастье». В этот раз на неделю раньше графика и без таблеток. Их, будто это что-то неприличное, я умудрилась оставить в общежитии во время экстренного сбора вещей.

Меньше всего хочется пугать Шаталова. Он последний человек, которому стоит рассказывать о менструации. Но то, что мне не просто плохо, а совсем беда, вероятно, крупным шрифтом пропечатывается на лбу.

— Стоять!

Мы сталкиваемся в коридоре. Марк — после очередного избиения груши. В промокшей майке и с полотенцем на шее. Я в образе старушки из подземелья — бледная и в полусогнутом виде.

— Можно я сегодня буду подчиняться только команде «лежать»? — Кое-как заставляю себя расправить плечи и взглянуть в глаза своему дрессировщику.

— Ты заболела? — Шаталов без спроса берет мою руку и кладет средний палец на запястье.

Нам уже показывали такой прием измерения пульса. Еще на первом курсе. Однако надо признать, у Марка получается намного лучше, чем у лектора. Подушечка с ювелирной точностью ложится на радиальную артерию, и уже через несколько секунд мой доктор становится хмурым.

— Всё в порядке. Немного приболела, скоро пройдет.

Пытаюсь освободить свою руку, но захват на кисти становится лишь сильнее, а в глазах напротив вместо тревоги вспыхивает злость.

— Где болит?

Меня, как куклу, начинают вертеть в руках. Внимательно осматривают лицо и шею. Когда уже хочется послать одного умника к черту, Шаталов давит подушечкой пальца на нижнюю губу, заставляя открыть рот.

— Не нужно, — шепчу я, касаясь губами пальца. — Это не горло.

В наших словах и жестах нет и намека на интим, но проклятое тело снова реагирует слишком остро. Кожа на запястье и щеках, в местах, где прикасался Шаталов, мгновенно вспыхивает. А сердце начинает колотиться так быстро, что я вынуждена спрятать руки за спину. Подальше от ходячего пульсометра и его чутких пальцев.