Я тебя знаю

Сдерживаться было трудно: навязчивые мысли кружились, жужжа стаей рассерженных пчёл. Голоса, так похожие на её собственный, захлёбывались, торопясь высказать всё. Отпустить себя, позволить губам повторять то, что слышали уши, было просто. Молчать — невыносимо. И Лили из последних сил стискивала зубы, сдерживая правду, как приступ рвоты. «Только бы Молли ничего не спросила, только бы не спросила». Осознанные мысли пробивались сквозь бурлящий, мутный водоворот сознания с трудом, как пузырьки сквозь густой сироп. «Только бы она оставила меня одну». Пробивались и лопались, снова заволакиваясь непрерывным гудением страхов, подозрений и надежд. «Хотя мне всё равно не поверят. Потому что никто до конца не верит Дамблдору. Я ненавижу подозрительные взгляды. Я ненавижу недоверие. Я не знаю, кто я. Я не впишусь в Орден. Я боюсь одиночества. Когда вокруг тихо, мне кажется, что я умерла».

Но молодая миссис Уизли, чьим жизненным путём чистокровные леди уже лет десять пугали своих дочерей, была достаточно благоразумна, чтобы больше не задавать вопросов. Как в тумане, Лили видела, что Молли усаживает её на кровать и крепко привязывает заклинаниями. «Можно расслабиться», — подумала Лили и обессиленно выдохнула.

Но тут её взгляд упал на койку напротив.

* * *

— Поттер!

— Эванс!

Первые пятнадцать минут (а может и больше — время под Веритасерумом растягивалось, словно резиновое) они вопили, не слушая друг друга, как глухари в лесу. Спасибо надёжности Инкарцеро, иначе оба неизбежно бы пострадали. Наконец, охрипнув и утомившись от собственного крика, противники синхронно выдохнули:

— Ненавижу!

— Откуда ты выискался на мою голову? С самого первого момента в поезде ты только и знаешь, как портить мне жизнь! Отстань уже и успокойся, — шипела Лили.

— Отстать? А зачем ты притащилась в Орден, если «только и мечтаешь быть подальше»? — издевательски перекривил её Джеймс.

— Что? — Лили даже на секунду затихла от такой наглости. — Меня пригласил твой друг! И вообще, я нахожусь, где хочу!

— Что это ты вдруг озаботилась правами маглорождённых? Не с тех ли пор, как это коснулось тебя самой?

— Ах ты мерзкий, подлый, двуличный, чистокровный мерзавец! Может, лучше скажешь, что ты здесь забыл? А? Я-то хоть маглорождённая! Или ради Аврората ты даже маглолюбцем прикинешься?

Веритасерум вёл Лили за собой, заставляя выплёвывать всё новые и новые обвинения, почти не задумываясь. Вот теперь ей было хорошо. Наконец-то перед ней был человек, которому можно высказать всё, не боясь обидеть. Шум в голове и тошнота прошли, в голове было хрустально ясно.

— Я не прикидываюсь! Я всегда был толерантен к...

— Толерантен? — она нервно расхохоталась. — Ты с какого дерева упал? Может, то, как вы травили Северуса, — тоже толерантно? А ведь он всего лишь полукровка.

— Этого...?!

Казалось, поток отборной брани никогда не иссякнет. Джеймс выплёвывал ругательства магов и маглов, клялся, божился, призывал все кары небесные на «мерзкую сальную голову этого недоноска» и всё никак не мог успокоиться.

— ...а ты стелешься перед ним, несмотря на то, что было в июне!

— Закрой свой рот, пока цел! — оборвала Лили. — И не забудь, что стихийная магия существует.

Она так злобно посмотрела в сторону Джеймса, что тот невольно затих. Казалось, что связывавшие его верёвки вот-вот задымятся под её яростным взглядом.

— То, что он сказал мне, — моё дело и мой суд. Но ты... — она от избытка чувств сплюнула на пол. — Ты не имеешь права заговаривать об этом. О нет, только не ты! Подпусти я тебя поближе, ты бы сказал ещё чего похуже... Ты ведь и сам это знаешь, это в твоей растрёпанной лохматой башке, прямо там...

Лили дёрнула подбородком в сторону Джеймса, словно указывая на него. А тот неожиданно для себя самого оскорбился.

— Почему ты считаешь меня источником всех проблем, а? — спросил он сварливым тоном. В Коуксворте это обычно называлось «нарываться». — О’кей, я не идеал — хотя это спорно! Но вокруг полно неидеальных людей. Какого драккла именно я раздражаю твоё чувство пер-фек-ци-о-низ-ма?

— «Это что-то в тебе самом»! — прошипела Лили и хрипло расхохоталась. — Серьёзно, Джеймс! Ты что, правда считаешь себя идеалом? — она снова рассмеялась, издевательски, почти истерично. — Ты не замечаешь, что люди тебя едва терпят? Пол-Гриффиндора тебя ненавидят. Весь Слизерин, конечно, но этим ты, видимо, гордишься! И две трети Рейвенкло. Рейвенкло! До чего ты довёл ребят, которые, кроме книг, ничем не интересуются, а, Джеймс? Ты себялюбивый, наглый, ничего не замечающий вокруг, поверхностный, лощёный чистокровный мажор!

Лили замолчала, переводя дыхание. Зато Джеймс буквально взвыл: