Я – телепат Сталина

Разговор между нами сразу же пошел не так, как мне хотелось. Заранее я решил, что не стану никоим образом воздействовать на своего будущего тестя, не стану ему ничего внушать. Мы должны объясниться и понять друг друга без телепатии, думал я, нам же предстоит породниться. Породниться! Как бы не так! «Мечта – богатство дурака», – говорила моя бабушка Рейзл, да будет благословенна ее память. Отец моей любимой сразу же дал мне понять, что мои притязания беспочвенны. Он сделал это в весьма грубой форме. «Моя дочь не может стать женой шута», – сказал он, употребив для пущей оскорбительности польское слово blazen. И еще добавил, что еврею из славного благочестием города Гура-Кальвария[33] не подобает заниматься подобными делами. Я попытался объяснить разницу между мной и шутом, но мои объяснения не достигли цели. Есть ограниченные люди, для которых все, кто выступает перед публикой на сцене, – шуты, комедианты, презренное сословие. Меня радует отношение к артистам в Советском Союзе, несмотря на то что сам я себя артистом в чистом виде не считаю. Доля артистизма в моих выступлениях есть, без этого нельзя, но у меня не эстрадные номера, а опыты, эксперименты. Но тем не менее я радуюсь тому, каким почетом окружены в Советском Союзе артисты. Разумеется, я имею в виду хороших артистов, плохие должны искать себе другое занятие. В Советском Союзе невозможно представить, чтобы генерал, профессор или директор завода отказался бы выдать свою дочь за известного артиста, ссылаясь на то, что этот брак уронит достоинство его семьи. Я пишу «известного артиста», потому что я в то время был уже известным. Известность быстро пришла ко мне благодаря моим способностям. Залы во время моих выступлений неизменно были полными, те, кому не доставалось мест, стояли в проходах. Оборотистый Леон придумал продавать билеты на стоячие места. Они стоили треть от обычной цены.

В отчаянии, забыв о своих прежних намерениях, я попытался воздействовать на отца Леи внушением, но он оказался крепким орешком. Существуют люди, непроницаемые для моего дара. Какая-то необъяснимая преграда мешает внушению. На их лицах ничего не отражается, их взгляды ничего не выражают. Невозможно понять, о чем они думают. Эти люди словно сундук, запертый на дюжину замков. Таким был отец Леи. Не знаю, какой процент составляют подобные типы, но на моих выступлениях я сталкиваюсь с ними нечасто. Пять-шесть раз в год, не более. И это при том, что обычно я даю – то есть раньше, когда позволяло здоровье, давал – по две сотни выступлений в год. Моя покойная жена в шутку называла меня «стахановцем».

«Мой ответ: нет, нет и нет!» – сказал отец Леи, для пущей убедительности повторив слово «нет» трижды. В русском языке есть такое выражение: «как оплеванный». Я ушел как оплеванный. Леон, увидев мое лицо, решил, что я заболел, и начал беспокоиться, что придется отменять сегодняшнее выступление. Для Леона возвращать деньги было смерти подобно. Узнав причину моего расстройства, Леон рассмеялся и сказал, что несчастная любовь похожа на корь. Ею надо переболеть однажды, чтобы больше никогда уже не болеть. Меня сильно обидели его слова, и мы поссорились, единственный раз за все время нашего сотрудничества. Но мое выступление в тот вечер все же состоялось. По своему характеру я очень аккуратный и исполнительный человек. Точность я считаю одним из главных человеческих достоинств. Мне надо очень сильно заболеть, чтобы я отменил выступление. За всю мою долгую жизнь такое случалось всего несколько раз.