Я тогда тебя забуду

Я прибегал к деду Селиверсту почти каждый день. И всегда узнавал что-то новое: то он покажет мне, как рой на вылет пошел: сначала у колоды выигрывает, а потом летит; то «бороду» успокаивает: сидят пчелы ворохом на улье и не работают.

Однажды прибегаю — дед Селиверст сияет, довольный.

— Взяток седни хороший, — говорит мне и тихо, спокойно берет пчелу. — Вишь, тяжелая какая.

И я уже знаю, когда пчелы запечатывают ячейки, закрывают их наглухо вощинкой, когда пчела детку закидывает (это означает, что матка несется).

Дед Селиверст любил меня как собеседника, по всей видимости, потому, что я любил слушать.

— Я тебе прямо скажу, Ефимка, — сказал он мне как-то, — люблю говорить с тобой. Рази так с мужиками нашими поговоришь? У них одно вино на уме. А ведь приятная речь — как сотовый мед: и для души сладка, и для костей целебна.

И постоянно разговор о пчелах, которых дед Селиверст обожал.

— Ты, Ефим, — советовал мне старик, — смотри на них со вниманием.

И рассказывал, как живут пчелы, работают совместно, стараются, все чего-то собирают, укладывают, на зиму заготавливают. У них одни работают в поле, другие охраняют, третьи в избах чистоту поддерживают.

— И такие маленькие и слабые, подуй — улетит, — говорил он, — а поди ж ты, возьми их за рубль двадцать, какой мед дают. Если бы люди так жили, на небо никому не хотелось бы. А? Вот если бы люди так!

Дед Селиверст рассказывал, какие пчелы трудолюбивые, как они свою почтенную работу исполняют. Поэтому труды пчелиные употребляют во здравие и цари и мужики. При этом дед приговаривал:

— Вот бы люди-то так. Знаешь, как жили бы!

Он говорил, как они умны, эти маленькие пчелки — «работницы боговы». Оказывается, перед тем как молодой рой вылетит из улья, старые пчелы — целый отряд — летят на розыск. Ищут приюта для молодых, ну, улей или дупло какое. Этот отряд летит впереди и показывает путь молодому рою: вот, мол, куда селитесь, несмышленые.

— Разве это не чудо? — завершает дед свой рассказ. — Потому пчелу и любят все и славят. Хотя силою она слаба, но мудростью почтенна.

Тут дед Селиверст колотит себя легонько пальцами по голове и говорит:

— Вот ты подумай: у человека голова-то, может, в мильоны раз больше, чем у пчелы, а что вытворяет? Да все потому, что согласья между людьми нет. Думают не о том. Все лишь бы себе, лишь бы урвать да накопить поболе или напиться.

Дед Селиверст плюет, чего с ним никогда не бывает, и тщательно растирает ногой плевок, чтобы от него никакого следа на земле не осталось.

— Так ты подумай, — говорит он, — как же мы должны помогать ей. А?

Я мечтал стать пчеловодом. Однажды попросил деда Селиверста дать мне один улей. При этом пообещал:

— Я тебе, дедушка, три отдам, когда обзаведусь. Не обману, не бойся.

— Да как же ты будешь с ульями-то справляться? — спросил меня дед Селиверст, — Ведь они же тяжелые, не для твоих лет.

Но я об этом уже думал, поэтому его вопрос врасплох меня не застал:

— А я Пальку Чибрика попрошу. Он сильный. Ну а потом Иван и Василий тоже, поди, меду хотят. Ну так и поработай, сделай милость.

— Так что же тогда, — ответил мне дед Селиверст, — сделаемся весной на бревнах, по первому солнышку, когда выйдем греться.

С этого дня я с нетерпением стал ждать прихода весны. Это было счастливое время ожидания, оно сулило исполнение моей главной мечты.

Дома я всем рассказал, что весной на бревнах дед Селиверст Житов отдаст мне один улей и я заведу пасеку. Санька прыгал от радости — мед, которым дед Селиверст угощал меня, иногда перепадал и ему. Все остальные смеялись: и отец, и Иван, и Василий. Василий даже сказал:

— Эх ты, дурак, шесть лет скоро, а ничего не соображаешь!

И даже дал мне щелчок по затылку. Но я ничего на это не ответил, только подумал: «Смейся-смейся, погляжу, как ко мне присватываться будешь, погоди!»

Когда я об этом своем ожидании счастья рассказал маме, она обняла меня:

— Ох, мед ты мой сладкий!

Я БУДУ ЗЕМЛЕМЕРОМ

Осенью, когда началось безвременье и пчел дед Селиверст поместил в омшаник, в деревне началось землеустройство. Как я потом узнал, переходили от трехполки на семипольный севооборот.

В деревне появился землемер. Он не походил ни на одного мужика в деревне: и одет был иначе, и говорил не так, и ел не по-нашему.