Я тогда тебя забуду

Так и играют часами, не вставая, если только кто выскочит на минутку во двор. Играют не торопясь. Каждый держит карты так, чтобы никто подглядеть не смог. Каждый долго что-то про себя рассчитывает, в своем умишке прикидывает, но карту на стол кладет соответственно своему характеру и темпераменту: один бурно, с шумом, так что, смотришь, карты разлетаются врассыпную; другой тихо и робко, а третий так будто и воровски. А между ходами каждый карты свои перекладывает — мозгует, видно, что-то, пытается незаметно подглядеть, что у соседа, изучает по поведению и лицу, у кого что. Нет-нет да и скажет кто-нибудь что-то глубокомысленно или шутливо, хотя видно, что всем не до шуток: проигрывать кому хочется? Тонкая психология. И следить за ней сверху, с высоты полатей, доставляет нам огромное удовольствие, мы переживаем то страх, то трепет ожидания, то радость — в зависимости от того, как у кого из мужиков игра идет.

Но любая игра расчетом красна. Наконец приходит и у них этот расчет. Если кто-то проигрывает и не платит, его заставляют раскошелиться. Не буду описывать, как это делалось. Никакого удовольствия такое дело даже нам, наблюдающим сверху, не доставляло. Кроме страха, никаких иных переживаний мы при этом не испытывали. Разве приятно смотреть, как с мужика свои же люди сдирают пиджак, рубаху или посылают, чтобы он притащил из дома хомут и он приносит?

К Авдотье-Мишихе за самогоном посылают обычно того, кто проигрывается вчистую. Ждут его всегда с нетерпением. Известно, что карты хмель любят: они вину братья. Поэтому картежная игра всегда завершается пьяной потехой.

Когда посыльный возвращается от Авдотьи-Мишихи уже заметно навеселе, его встречают и с облегчением, и с укором.

— Ты че так долго ходил? — спрашивают недовольные мужики.

— Да ведь недогон был у Авдотьи-то, — оправдывается тот. Он, конечно, обманывает, но врет складно, поэтому все верят. — Че я вам первый выгон принесу? Не свиньям беру. Я попробовал самую малость. Смотрю, мутный и вонючий больно. Нечто такую отраву пить можно? «Нет, — говорю я Авдотье, — давай ее обратно в чан, проклятую. Еще-раз перегони, — говорю, — иначе не возьму. Трудовые, не краденые, платим». Заставил перегнать, хоть она и упиралась. «Не буду, — говорит, — и так слопаете, не подохнете. Не такую пьют». Зато сейчас, как зеркальце, светленькая, да чистенькая, да сладенькая.

— Да, всему свое время, — поддерживают его вранье мужики. — И самогонку не всяку пить хотца.

Начинается пир. И в самом начале его — душевный подъем, восторги и восклицания кругом.

Известно, что вино пляске брат. Сначала плясали. Тут уж пошла изба по горнице, сени по полатям — сплошная гульба. И незаметно хмельное веселье переходит в безобразную попойку. Пошел черт по бочкам. Пирушка шумит, пляшет и поет:

Пиво не диво, и мед не хвала,
А всему голова, что любовь дорога!

Идет бражничанье — пьют хмельной напиток, гуляют мужики, пропивают, что трудом и по́том все лето приобретали.

Отяжелев и устав, усаживаются кто за стол, кто на пол, разбиваются по двое, по трое и беседуют. Говорят и говорят — вино язык развязывает, потому и говорят, наговориться не могут, и какое-то время чувствуют друг к другу ту дружескую приязнь, которую самогон добывает из самого нутра. Говорят, хлопают друг друга по спине, обнимаются и целуются. И опять пьют и целуются. Но вот уже кто-то сваливается, совершенно осоловев и не выдержав нагрузки на голову и живот. Другие же, достигнув апогея опьянения, все еще ходят и целуют всех без разбора, а третьи хмуро взглядывают на каждого, усиленно пытаясь сообразить, почему им так плохо, тяжело и невесело и кто их обрек на такое существование, кто виноват. Видно, что они пытаются ухватиться за какую-то мысль, которая от них уходит. И уже зубы скрипят, и мат повисает в воздухе.

Мудрено ли, что миром картежная игра заканчивалась редко. То и дело возникали ссоры. Вот мы уже с полатей замечаем, как один из пьяных, тяжело ворочая головой, переводит взгляд с одного своего товарища на другого. Кажется ему, что кто-то относится к нему без должного уважения — это затрагивает его обострившееся самолюбие и делает агрессивным. Он ищет себе жертву. Наконец поворачивается к соседу и неразборчиво произносит:

— А я вот разобью тебе рыло да скажу, так и было.

Тот не понимает ничего, поэтому спрашивает:

— Ты о чем это?

Мужик смотрит на него как племенной бык и что-то говорит. Сосед опять спрашивает:

— Ты че это глядишь на меня, будто подавился чем?

Мужик молчит. Тогда сосед наступает на него. Мужик пытается ухватить соседа за грудь, но руки срываются, и он тяжело падает на лавку, оттуда вниз, только пол ходуном начинает ходить.

— Ты че это моего тестя обидел? — спрашивает другой мужик, подходя к соседу, который без вины виноват. — Учти, я оплеуху не с весу отпускаю.

Но сосед уже вскакивает. Он тоже пьян и никого не боится, хотя он «зятю» только по плечо.

— А ну, попробуй, возгря!