Я — твоё солнце

Я не буду краснеть!

— С тёмненьким в синем шарфе.

— С Виктором?

Я не буду краснеть!

— Ага. С ним-то что?

— Он милый, — я попыталась увильнуть.

— Ну-ну. Он тебе нравится?

Элоиза наклонилась ко мне так близко, что я уловила запах её мятной жвачки.

— Да ты на него запала!

Разозлившись, я её оттолкнула.

— Думаешь, у меня сейчас других забот нет?

— Не бывает подходящего момента, чтобы влюбиться.

— Да, но бывают крайне неподходящие, и это один из них.

Я вздохнула и посмотрела на сэндвич, как на открытую рану, из которой сочился майонез. Сама не знаю, зачем я его взяла — мне совсем не хочется есть. На дереве заливалась синичка: я легко узнаю этот щебет, потому что в детстве увлекалась птицами. По совету Карри мама подарила мне книгу и диск, чтобы научиться распознавать их пение. Мне было, наверное, лет восемь. В то время моей единственной заботой были уроки фортепиано, которые я ненавидела из-за гамм и моей учительницы, Элоди Поммьон. Она постоянно орала, потому что мои пальцы не округлялись. Также проблемой была Жад, которая лепила мне на спину пожухлые листья так, чтобы я не заметила. Эта проделка казалась вполне безобидной, пока она не приклеила вместе с листом использованный тампон, из-за чего в школе разгорелся невообразимый скандал. Сначала меня отчитала учительница, будто мне очень нравилось прогуливаться с этим памятником женской гигиене, прилепленным к куртке с Хэлло Китти, а потом, когда Жад получила по заслугам, меня даже не спросили, что я думаю о трофее, попавшем ко мне прямиком из чьих-то гениталий. Все хотели знать, где Жад его раздобыла. А нашла она его в урне, где же ещё! И прошло много времени, прежде чем все поняли, насколько мозг Жад поражён ужасной болезнью под названием злоба!

Стоило телефону Элоизы зазвонить, как та тут же подпрыгнула:

Ага, ок, нет, не беспокойся, мы уже всё.

Даже не пытаясь скрыть сочащуюся изо всех дыр радость, она повернулась ко мне:

— Эрванн ждёт меня.

Я в ступоре уставилась на неё. Мы уже всё? Тупость её парня заразна, что ли?

— Ладно, иди. Я ещё посижу, — услышала я свой голос со стороны.

Меньше всего на свете мне хотелось выпрашивать у неё дружбу. Элоиза улыбнулась, как в рекламе зубной пасты, и побежала к своему пустоголовому, словно заварное пирожное, парню.

Я осталась сидеть на скамейке. Деревянные перекладины впивались в ягодицы. Вокруг нянечки обменивались шутками или отчитывали своих гномов в капюшонах и раздутых от памперсов штанах. Те шагали, как роботы, и ели песок, упав на землю. Я насчитала семь бегунов, нарезавших круги.

Вспомнив об отце, я тут же прогнала эту жуткую мысль и открыла «Отверженных».

Фантина влюбилась и родила ребёнка. Она доверила Козетту семье Тенардье — отвратительным жуликам, эксплуатирующим бедную девочку. Они морили её голодом, одевали в лохмотья, отправляли ночью в лес за водой с ведром размером с саму Козетту. Однако Фантина понятия не имела, что над её дочерью издевались. А ещё бедняжка не умела писать, так что ей приходилось отправлять деньги через специального человека. Фантина работала на заводе, и однажды девушки из мастерской узнали о её регулярной переписке и начали за ней шпионить — так настоящая стерва Виктурниен отправилась в Монфермейль, чтобы проверить слухи. Вот есть же люди, которым больше заняться нечем, кроме как портить окружающим жизнь.

В пятый раз мимо меня промчалась бегунья в розовом костюме. У неё текло из носа.

Как бы то ни было, Фантину выгнали с завода, потому что она была не замужем и у неё имелся ребёнок. Она погрязла в долгах. Как сказал нам сам автор: «Зима превращает падающую с неба воду и человеческое сердце в камень». Я выписываю такие вещи в блокнотик, когда читаю.

Короче.

Тенардье соврали: сказали, что Козетте нужна шерстяная юбка.

Фантина продала свои волосы: длинные светлые волосы, которые она обожала расчёсывать.

Но этого было мало. Дела в кабаке Тенардье шли плохо, так что они снова надавили на жалость и написали, что Козетта простудилась и ей нужны лекарства, — надо было платить.

Тогда Фантина продала свои зубы.

Два резца.

Я откусила упрямую заусеницу, торчавшую возле ногтя большого пальца.

За волосы моей мамы дадут немного.

А за её зубы?

Продала бы мама свои зубы ради меня?

В конце концов я встала, выбросила сэндвич в прозрачную пластиковую урну и зашагала, шаркая сапогами по каждой встречной луже.

Я увидела Элоизу в углу двора: она приросла к Эрванну, пока тот, казалось, что-то искал на её шее — с таким рвением он рылся там. До урока английского я заглянула в класс 234 и извинилась перед мадам Шмино за дезертирство. Она всё поняла и лишь попросила переписать конспекты к следующему занятию.

Виктор попросит у Тани, которая, я полагаю, слегка запала на новичка, тетрадку, а потом даст мне. Если бы она только знала, что я буду переписывать её круглые и аккуратные фразы, то тут же сожгла бы конспекты.