Я — твоё солнце

Глава восьмая В которой Дебора знакомится с тремя чёрными и мохнатыми лапами, путающимися в собственных сетях [3]

На следующий день, покончив с домашкой и половиной книги Фрейда, из которой я узнала, что современные мужчины продолжают тушить костры собственной мочой в память о былых днях, я встала перед зеркалом и попыталась сдержать старый добрый приступ паники.

На кровати валялось всё содержимое моего шкафа, больше похожее на кучу половых тряпок. Ничего общего со вчерашней примеркой.

Я была в гостях у Элоизы миллиард раз. Она живёт на улице Кондорсе в шикарном доме по площади раз в пять больше нашего. Вернувшись из Питомника, она тут же потащила меня к себе в комнату и вывалила из комода всё: трусы, лифчики, майки, юбки — весь гардероб до последнего носка. С самого начала мне было неловко. Я вспомнила о матери, сидевшей в шестнадцати квадратных метрах нашей гостиной, о её аппликациях, ножницах, торчащем кончике языка, пока я тут любовалась дворцовой лепниной. Через сорок пять минут наблюдений за дефиле Элоизы, которая мне даже не предложила поесть или выпить, которая даже не подумала пригласить меня на день рождения Эрванна, я взяла сумку и ушла. Элоиза натягивала колготки, так что у меня было время улизнуть, однако она нагнала меня в прихожей.

—  Что с тобой?

— Хорошего вечера.

Эта фраза звучала как жалкий крик о помощи, но у Элоизы точно пупок вместо мозга. Она смотрела, как я ухожу, глазами размером с новогодние шары.

Я не плакала. Мне хотелось только одного: скормить ей её же трусы через ноздри. Ненавижу свою слабохарактерность. Да какая дура согласится помогать подруге выбрать наряд на вечеринку, на которую её никто не звал? Только мазохистка.

Однако в глубине души я была уверена, что кривила душой. Элоиза прекрасно знала, что у меня аллергия на любые формы вечеринок.

Я пробовала. Много раз. Больше всего мне запомнился вечер, когда я поцеловала парня, которого никогда до этого не встречала, а его язык содрогался, как слизняк. Через две минуты я помчалась блевать в туалет (и, кстати, промахнулась), а потом сбежала, размазывая улики по стенам. В другой раз, в позапрошлом году, мы с Элоизой зависали с одноклассниками — от их смертельной занудности у меня теперь психологическая травма. Помню ещё день, когда я отказалась от ухаживаний какого-то Шрека, чтобы в итоге не сидеть и не пересчитывать волосы в ухе своего собеседника.

Лучшие вечеринки с Элоизой — пижамные, когда мы укутываемся в её одеяло, слушаем музыку, смотрим сериальчики до утра, сочиняем небылицы, критикуем колледж или лицей, изображаем американских актёров — жертв пластической хирургии, мечтаем об учителе, заменяющем препода французского, — всё это под стройный ряд килограммовых ведёр мороженого.

Ламповые вечера у меня в крови.

Напрашивается вопрос: стоит ли злиться на Элоизу за то, что не пригласила меня к Эрванну?

Да. Она могла хотя бы предложить. Спросить, чем я займусь, пока пол-лицея будет тусить у этого идиота. Клетки моего мозга единогласно решили присудить Элоизе звание Принцессы эгоизма — на её короне бриллиантовый средний палец сверкает ярче звёзд.

Мама с папой пошли в кино — суббота. Он предлагает ей крошки со стола, а она благодарно их принимает. Не понимаю я их отношений.

Я взглянула на экран телефона.

Ни.

Одного.

Сообщения.

От.

Элоизы.

Зеркало в моей комнате и в четверть не такое большое, как у неё, но его хватает, чтобы отобразить катастрофу: меня в тесных джинсах и мой живот, торчащий, как грыжа. Другие джинсы в стирке, к тому же я запустила машинку днём, даже не подумав. Семь часов вечера. Я, конечно, каждые пять минут проверяю развешанные на батарее штаны, но быстрее они от этого не сохнут. Ну не пойду же я к Джамалю в спортивном костюме! А о юбке и речи быть не может — не хочу двусмысленности. Они просто друзья. Не надо никого соблазнять.

Ни-ко-го

В итоге я решилась на юбку и плотные колготки. Уже на пороге я заметила новые записки в прихожей.

Тот же номер.

Тот же красный фломастер.

Посчитав на пальцах, я перепроверила: теперь их десять.

Достав телефон, я создала новый контакт: «таинственный номер».

В понедельник позвоню.

Хлопнув дверью, я увидела маму, тяжело дышавшую после подъёма по лестнице. На ней было узорчатое оранжевое пальто — коллекционная вещичка, привезённая много лет назад из путешествия в Перу.

— Как кино? — Я искала тень печали на её лице.

— Длинное. Я бы этот фильм не выбрала, но твой отец очень хотел его посмотреть.

— И где он, мой отец?

— В редакции. У него собрание.

— Ну конечно! — злобно воскликнула я, даже не подумав, как это глупо.

Вставив наполовину ключ в замочную скважину, мама повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего-ничего, — затараторила я, помчав шись вниз по лестнице. — Хорошего вечера!

Ступенька, две, три…

— Дебора!

Я замерла. Не хочу слышать, что она скажет.

— У твоего папы сложный период. Пресса сегодня несёт убытки, это всё очень сложно. Будь с ним помягче, хорошо?