Я твой день в октябре

– Ну, я их не знаю, – дед развалился в кресле. – Может, сами они и хорошие люди, но ихний коммунизм – брехня, а наша жизнь через партию ихнюю ленинскую – полное дерьмо и сплошная битва то за урожай, то за человеческую пенсию.

– А я чего приезжал-то… – Алексей уперся плечом в косяк. – Как раз передать вам их извинения. Свадьба наша – не как у вас тут, на всю улицу столы с самогоном и пятьсот рыл гостей наполовину незваных. А домашняя свадьба. В квартире. Там зал – как ваша светлица. Позвали только тридцать человек с работы. Ни моих друзей, ни невестиных. Из родных только её родители да мои. Всё. Никто не влезает больше. Я ж там всё сам промерил. Не влезет в зал больше тридцати человек. Вот её родители и послали меня извинения свои всей моей родне передать. Очень сожалеют они, что так выходит. А в ресторан им запрещено соваться. Из Москвы запретка.

– Ладно, – Панька налил и выпил ещё стакан. Даже занюхивать не стал. – Я от всех наших вдадимировских всё на себя беру и принимаю извинения. Хрен с ними и с их тесной обкомовской хатой. Землянка у них, небось? Ну, не иначе как. А ты-то сам чего приехал? Мог бы просто письмо прислать. А они бы там расписались. Верно, мол, извиняемся и больше не будем.

– Я приехал, – Лёха вышел на середину комнаты. – Попросить, чтобы мы с женой после свадьбы приехали сюда. Чтобы всем гуртом собрались и посидели вечер вместе за песнями под коньячок. Чтоб познакомились. Она – девушка очень простая и хорошая.

– Не… – протянула бабушка. – Мы тута ихних правилов не знаем. Аще не так встренем. Опять же оркестра у нас нет. Да и еда не такая как у больших начальников. Желудок у неё может расстроиться. Понос прохватит или блевать начнет до выверта всех внутренностей. Не…

– И пересажают нас всех по одному к едреней матери. Лет по десять вклеют за порчу благородных кровей дочки их драгоценной, – дед утер пот со лба. – Я лично не впрягусь в рисковое это дело. Да ты там передай папе с мамой, что с местом у нас тоже туговато. На улице ей праздновать нельзя. Прохладно, да и навозом несёт со всех дворов. Отравится запахом. У дворян организмы нежные, не то, что у нас. В шестьдесят восьмом, сам знаешь, помёрзло всё зимой. Жрать нечего было. Партия Ленина хрен на нас положила. Ничего нам не дала. Очистки картошкины варили. Сухарей насушили, слава богу. Мука оставалась на зиму. Выжили без обкомов, райкомов.

– Короче, не принимаете? – Лёха шлёпнул по столу ладонью.

– К Василию сходи, – сказал дед. – Он у нас голова и мудрец. На его слово все откликаются. Как скажет, так и будет.

Плюнул Лёха без слюны. Имитировал. Но что хотел – выразил. Все поняли. Бабушка на скамейку села, фартуком прикрыла рот. Панька отвернулся, в окно стал смотреть, за которым кроме стога сена ничего не было.

– Ну, не болейте, – сказал Алексей сухо и пошел к дяде Васе.

Василий Андреевич, лучший его друг по детским воспоминаниям, правил

во дворе топор на электронаждаке. От круга искры неслись в Лёхину сторону. Пришлось остановиться.

– А, Ляксей Батькович! – заметил его дядя Вася. – Стой на месте. Не ходи пока. Грязь тут у нас.

Он быстренько потрусил в дом и минут через пять выволок во двор ковровую дорожку. В большой комнате скатал в рулон. Подбежал, пригнувшись, к Лёхе, край дорожки бросил ему под ноги, а рулон раскатал до порога.

– Вот теперь, Ваше высочество, ступайте. Да доложите потом хозяину-барину,

что шоферюга Васька Короленко встретил Вас почтительно, не принизил достоинства царского.

Постоял Лёха возле края дорожки. Посмотрел на дядю Васю удивленно и печально. Пошарил в кармане, достал три рубля и бросил на дорожку.

– Я левой ногой наступил на край. Вон, видишь, пыль от ботинка? За трояк тебе его Шурик почистит. Вы ж с ним вдвоём эту хохму придумывали. Скажи ему, что впечатлили вы меня и всё что я должен был понять, я понял.

Лёха развернулся, пошел к воротам и на ходу, не оборачиваясь, громко сказал.

– Клоуны вы, мля! Рыжие оба.

– Да подожди! – крикнул дядя Вася. – Это ж так. Шутка. – А поговорить серьёзно хотел я с тобой. Дело ты, однако, замутил для нашего рода не самое приятное. Мы теперь вроде как под микроскопом у тестя твоего. Ну, вернее, у холуёв его. Пасти будут в десять глаз, чтоб мы, оборванцы, боярскому сословию по глупости своей авторитет ихний случаем не обписали, мягко выражаясь.

– Ну, вы, мля, и козлы! – рассвирипел Лёха.– Кто вам что плохого сделал? На свадьбу не позвали? К деду сходи. Он расскажет – почему. А ещё друг! Тьфу!

– Да остынь. Давай уладим дело. Пошутить нельзя? – Василий Андреевич закурил и махнул рукой. Идем, мол, в хату.

– Да пошел ты! – ещё раз плюнул под ноги себе Лёха. Нагнулся, оттолкнулся левой и побежал в центр. К сельпо. Через полчаса пришел автобус и по дороге в город такая тяжесть свалилась на весь упругий организм Маловича Алексея, такая хмарь обволокла душу, что темно стало в глазах и голова раскалывалась.