Я твой день в октябре

Через все пять комнат пересекали потолочное пространство голубые и розовые ленты. А возле огромного окна зала установили небольшую сценическую площадку, на которой прислонились к стульям виолончель, контрабас и две скрипки. Квартет из филармонии был обречён облагородить торжество опусами Вивальди, Грига и Сен-Санса до того как музыканты напьются в дымоган. К этому традиционному концу выступления носителей высокой музыкальной культуры был готов шикарный магнитофон «Днипро», на бобинах которого ждало прилива море звуков. От народных русских, до еврейских, знакомых ещё Иисусу Христу. В общем, этим пустым и тихим днём надвигающаяся свадьба делала глубокий вдох, чтобы радостно и торжественно выдохнуть весёлым шумом-гамом с трёх часов дня до упада самых устойчивых к коньяку и черной икре гостей.

Лёха с утра покрутился вместе с невестой по квартире. Они помогли обслуге, приглашенной из обкомовской столовой, рассредоточить по столу разнокалиберные тарелки, тонкие вазы с салфетками, ложки, вилки и большие салфетки-полотенца. Их развесили по спинкам стульев. Кто-то ими брюки и платья прикроет, а, может, заправят за галстуки и декольте. Потому что без этих полотенец белоснежных будет к концу мероприятия дорогая одежда гостей смотреться как картины не очень талантливых абстракционистов.

После чего Малович Алексей изложил почти тёще Ларисе Степановне и с завтрашнего дня жене Наде краткую, но содержательную речь.

– Не знаю как вам, девушкам, а мне, жениху, теряющему завтра дикую и необузданную свободу, положено в последний перед женитьбой день излить свою радость в кругу неженатых несчастных. Мероприятие называется «мальчишник» и кто его игнорирует, не будет иметь счастья в семейной жизни. Это преданье старины глубокой. Так и есть всегда и со всеми. Но надо ли это нам, коли уж мы настроились только на счастье?

– Ой, мамочки! – захохотала Лариса Степановна. – Как сказал! Ну как сказал, а! Тебе, Алексей, надо будет работать пропагандистом у меня в Доме Политпросвета. Только адвокат Плевако мог сказать красивее. Но и это не факт. Иди, конечно, прощайся с холостяцкой жизнью. Тем более, что до завтра делать уже ничего не надо.

– Папа найдёт ему место поинтереснее Дома Политпросвета. Лёха может красноречием обыграть любого заведующего отделом пропаганды. Хоть горкома, хоть обкома. Про районных я просто молчу.

– Вот это, Надюша, натурально смешно, – Лёха нежно приложился губами к её щеке. – Короче, завтра в двенадцать мы с родителями будем здесь, а в половине первого едем в ЗАГС.

– Вы кольца-то примеряли, которые я купила? Подошли? – вспомнила Надина мама.

– Я поменяла их на серебряные, – доложила Надежда. – Алексей золото не носит. Я тоже не буду.

– У меня аллергия на золото, – грустно сказал Лёха. – Чихаю, кашляю. Сыпь по всему телу и тошнит сильно.

– Ну, это причина уважительная, – Лариса Степановна погладила его по прическе. – Всю жизнь сыпь и тошнота – это помеха для счастья семейного и карьеры в труде. Ладно, беги.

Жук, Жердь и Нос топтались возле кафе «Колос», курили и грызли семечки, заплёвывая тротуар. Семечки в Зарайске имели такое же культовое значение, как коровы в Индии. Поэтому на тротуары кожуру лузгал весь город и властью это не пресекалось. По утрам молодые пареньки из городского «жилкоммунхоза» выкатывали тележки и мётлами да совками возвращали столице области вид города высокой культуры.

– Блин, Чарли! Мы уже уходить намылились, – обиженным голосом сказал Жук.

– Да врёт он, – опроверг друга Нос. – Просто жрать охота. Не завтракали специально.

– А я три дня крошки в рот не брал, – заржал Жердь. – Готовился к мальчишнику. Ты сегодня кормишь, Чарли! Мы и денег не брали. Да мужики?

– Во, трепло! – Лёха обнял всех по очереди. – Пошли. Гуляем, жрём от пуза. Когда ещё так получится! Оковы теперь на мне. Узы Гименея.

Они сидели долго. Часа четыре. Лёхе подарили на свадьбу расписное покрывало для двуспальной кровати. Красивое, расписанное радужными мыльными пузырями.

– На что-то другое, чтобы сразу двоим подошло – мозгов не хватило, – ударил себя легонько по тому месту, где мозги, Жердь.

Ели, пили все, кроме Лёхи, прекрасное вино «Токайское» и много говорили о дружной, братской жизни своей, копая её глубоко, до сопливого детства, а потом возвращались к взрослой своей зрелости и холостяки Нос, Жердь и Жук клялись, подталкиваемые довольно крепким «Токайским», что тоже женятся буквально через пару недель. Когда найдут невест достойных.

Разошлись часа в три дня. Мужики разбрелись по домам, предварительно потискав Лёху до хруста костей и пожав руку по нескольку раз с таким отчаянием, будто уходил Лёха на подводной лодке в кругосветку, а вернётся ли живым, пройдя сквозь минные поля и нехватку кислорода в кубриках – ещё не известно.