Я твой день в октябре

А сам Алексей Малович тоже побежал к дому, чтобы переодеться в родной и милый телу спортивный костюм, кеды, да сбегать потом к тете Панне. Извиниться за то, что их тоже не пригласили на свадьбу, а после этого сбегать к Михалычу с бутылкой коньяка и тоже отыграть положенный мальчишник, для которого дядя Миша годился на все сто, хоть и был женатым. Без его напутствия Лёхе жениться было неловко и несправедливо.

Но план перешиб молодой уркаган из бригады Змея, который, похоже, не один час уже сидел на скамейке в стойке «прямо», как суслик возле норки.

– Привет, Чарли! – вскочил он и обнял Лёху. – Тебя Змей ждёт. Часа два уже, в натуре. А если без булды, так тебя вся наша метлуха дожидается. Пошли.

– А чего стряслось-то? – Лёха задумался. – Мне вообще-то некогда.

– Чарли, надо пойти, – урка Синяк даже ладони соединил. Упрашивал, значит. – Придёшь, узнаешь. Там дело правильное, ништяк для тебя.

– Ладно. Я переоденусь. Мне потом дальше двигать надо. Подожди.

Он поднялся на последний свой этаж. Дома никого не было. Переоделся, взял денег в секретере Михалычу на коньяк и на лимонад себе. После мальчишника пятьдесят копеек осталось. И побежал на улицу.

В шалман они пришли как раз в тот момент, когда Змей во дворе разучивал на гитаре «Любовь нечаянно нагрянет». Он обнял Лёху, похлопал его по плечу.

– Вот тут аккорд другой, – сказал Алексей Малович.– Дай покажу.

Он взял гитару и сыграл как надо.

– Вот здесь ре минор и баре, понял?

– Ну, – ответил змей. – Догнал с ходу. Пойдем на хазу.

В комнате было человек десять. Барыги, ширмачи, фармазоны и жиганы зелёные. Они дружно заорали «Ура!» и стали качать Лёху, подбрасывая его почти до потолка.

– Базар идет по городу, а ты от друзей такую клёвую мульку зачухманил. Мы уже три дня знаем, что ты женишься! Поздравляем, Чарли, от сердца в натуре. – Змей пожал ему руку и все сделали то же самое. – Посиди с нами десять минут. Ты не пьешь, но мы за здоровье твоей семьи вмажем. Ладура-то когда?

– Завтра свадьба, – улыбнулся Лёха.

Все налили по стакану, каждый, как сумел, пожелал счастья и достатка, после чего выпили и Змей сказал.

– Чушок. Неси нычку. За диваном сидор стоит. Нычка в нём.

Жиган сбегал и приволок аккуратный портфель. Коричневый, шершавый, матовый. Открыл. Змей запустил внутрь пятерню и достал большой серебряный портсигар с рифлёным рисунком. Со Спасской башней Кремля и елями вдоль стены.

– Эта белуга – тебе от нас. А это луковица для нутряка старинная с подписью-гравировкой от нашей банды, – и он вынул серебряные, красивые, с чернённой цепочкой карманные часы.

– Мужики! – воскликнул Лёха. Спасибо. Но я беленькое с растраты, с кражи короче – не возьму.

– Да век воли не видать! – Змей дернул ногтем передний зуб. – Чистые это белуга и луковка, не своротили мы их. Купили у Изи-ювелира. Мы ж с тех пор не бомбим по Зарайску. Слово вора! Изе уральское сдаём. Всё, что ихние фармазоны у себя на Урале чертогонят, мухлюют, короче. А для тебя белое у ювелира на свадьбу купили. А жене твоей рыжее ржавьё разное. Тоже купили у него же за свои лавешки чистые. Он достал из портфеля горсть золотых и серебряных колец, перстней, цепочек с медальонами и красивые серьги с рубином в оправе. Бери. Обидимся. Всё за наш общий шелест взяли. Всё купили честно. Можешь у дяди Изи сам спросить.

– Ну, тогда спасибо, пацаны! Я пойду? День такой. Ждут меня родственники.

– Жизни вам фартовой! – закричали все и попрощались с Лёхой за руку.

На улице Змей обнял его и сказал.

– Тут, Чарли, мозги твои нужны для дела мазёвого. Но тоже чистого. Без булды. После свадьбы приходи на часок. Растолкую. Придешь?

– Жди, – ответил Лёха. Подхватил портфель под мышку и побежал. Не к тёте Панне. К ней можно и после свадьбы. Мама всё ей и так уже доложила.

А понёсся он старому в прямом и переносном смыслах другу своему. Близкому его душе безноногому человеку. К Михалычу.

До последней холостяцкой ночи оставалось ещё очень много приятного времени для прощальных, наверное, встреч.

Ох, как легко бежалось Лёхе. Такой добрый день к середине своей подобрался, что радостно было от того, что вторая такая же половина его не освоена пока. Спешил он по обочине дороги, которая спускалась к Тоболу с улицы Ташкентской. Какие-то знакомые, видимо, местные граждане навстречу попадались и говорили «Привет, Лёха!». Он отвечал – « Привет!», хотя разглядеть никого не успевал. Так хорошо, без натуги бежалось под горку. И портфель с подарками от воров не мешал. Только звенели серебренные и золотые цацки довольно громко и встречные на секунду останавливались. Прислушивались. Если отвернуться и Маловича Алексея не видеть, то вполне могло почудиться, что летит к реке лихая тройка коней вороных в упряжке с бубенцами.