Я твоя (не) желанная истинная, дракон!

«Конечно, помню, — а его голос слегка… потускнел. Иначе это было не описать. Я представила, как он совсем по-отечески поджимает губы. Но затем он вновь довольно ярко продолжил: — Надеюсь, ты не убиваешься по этому мерзавцу до сих пор, дорогая Эмилия? Иначе я с позволения твоей милой няни, да ещё и заручившись её поддержкой, найду его и откручу ему голову! Честное благородное, да простит меня мой добрый лекарский путь!»

Моя горькая улыбка переросла во вполне добродушную, скрывающую смех. Вереск прекрасно ободряет меня каждый раз, когда мы касаемся этой темы. Что тогда, до всего произошедшего, что сейчас.

«Нет, господин Вереск, но даже если бы убивалась, я бы крайне не рекомендовала вам откручивать ему голову. Ведь…»

Моя улыбка сошла на нет, когда я добралась до сути.

«Ведь он, к моему огромному сожалению, является драконом…»

Воцарилось молчание. Не последовало ни новых шуток, ни советов, ни вопросов. Вереск не знал, что сказать, а я не винила его за это. Кажется, мы оба сходились в одной мысли, которая казалась очень неприятной со всех сторон.

«В таком случае… Предполагаю, он будет в этой Академии вместе с тобой. Ты ведь из-за этого спросила о них?» — наконец озвучил наши общие опасения лекарь, и я кивнула, забыв, что он этого не видит.

«Да. Лес, в котором я укрылась после нападения, принадлежит семье Главного дракона. Учитывая близость их владений к этой Академии, было бы странно, если бы он там не учился, верно?»

«Наше государство большое, — задумчиво зазвучал Вереск, и я навострила слух, — на территории Анеглиса всего три Академии магических ремёсел и мастерства, но только одна является очевидным выбором элиты. По воле судьбы именно туда ты и направляешься…»

Мы вновь помолчали. Сзади доносились окрики мужчин, но меня никто не тревожил, судя по всему, следуя общей договорённости держаться подальше от магов.

Заметив, что в разговоре с Вереском мы вернулись к тому, с чего начали, я ответила:

«Таможня может не пропустить обоз дальше, судя по панике торговцев. А если и пропустит, у меня наверняка тоже спросит документы. Как быть в этой ситуации?»

«Представься родственницей кого-нибудь из тех, кто рядом с тобой. Имя говорить необязательно, проверку на запрещённые предметы ты пройдёшь без проблем. Какого рода документы тебе могут понадобиться?» — Вереск звучал немного удивлённо, и я досадливо поморщилась, понимая, что выдала свою полную неосведомлённость. Но и его предложение удивило меня.

Я попыталась объяснить ему, основываясь на знаниях из своего мира, чтобы при этом не звучать чужеродно:

«Разве это так просто? Они не будут проверять личности людей? Разве… разве нет какого-то перечня преступников или пропавших, в котором… скажем, ищут соответствия?»

Спустя несколько секунд, из-за моих натянутых нервов растянувшихся на вечность, Вереск наконец сказал:

«Ах, вот ты о чём. Нет, твой дядя не подал тебя в розыск, потому что официально ты числишься погибшей. Я не совсем понимаю, отчего законниками было вынесено такое решение по твоему делу, но ни мы, ни твой дядя, в это не поверили. Он искал тебя, инициируя личное расследование, и не сообщал об этом законникам.»

Это были хорошие новости, и Вереск явно совершенно не беспокоился о раскрытии моей личности. Ему не свойственна беспечность, следовательно, у него были веские причины быть уверенным в том, что меня не узнают.

Этот вопрос я постаралась задвинуть подальше, и на его место вылез другой. Лекарь не знал, почему меня объявили погибшей, но я уже догадалась и решила ему рассказать.

«Господин Вереск, когда я вышла из леса, я столкнулась с драконом. Моим истинным.»

В горле образовался ком, когда я вспомнила ту встречу. Свою горечь, сожаление и ненависть. И то, как я сделала метку молодого мужчины чёрной, а его глаза стали пустыми, и весь он оцепенел, словно…

…словно умер, — пронеслось в голове, но я зажмурилась, напоминая себе, что потом в деревне он звучал весьма бодро и нахально.

«Тогда я что-то сделала с ним. Использовала магию сознания и внушила, что он меня не видел, что меня больше нет. Словом, он был уверен, что я умерла. И дажи наши метки почернели.»

«Что?!» — слово ударилось громким эхом, заставляя меня вздрогнуть.

Он… звучал испуганно? Шокированно? Разочарованно?

«Я…» — отчего-то возникло острое желание объясниться, но все возможные оправдания показались глупостью. Что мне сказать? Что он меня разозлил? Что я была не в себе? Что запаниковала? Всё звучит довольно жалко теперь, когда одним резким вопросом Вереск дал мне понять, что я сделала нечто ужасное.

Он долго не отвечал. На этот раз действительно долго — так, что мне даже захотелось отправить несколько мысленных вопросов, чтобы удостовериться, что связь ещё поддерживается.

В итоге я закончила то, что хотела сказать, не оправдываясь и не задавая никаких вопросов:

«Мне кажется, именно из-за этого в деле теперь записано, что я мертва. Я также слышала, как он уверял в этом моего дядю, когда они встретились в деревне.»