Я у мамы дурочка

А инструктор – уже перед самым отъездом сказал, когда мы шли вдвоём по скользкой сельской дороге:

– Так «Зима» – ваша песня? А знаете, ведь она мне жизнь спасла.

Я даже остановилась от неожиданности. Моя боль, моя беда спасает жизнь совершенно незнакомому человеку…

– Как это?

– Вернулся из армии, невеста моя замужем, родит вот-вот. Не писали мне, чтобы не сорвался, не приехал, не загремел под трибунал за дезертирство. Я как увидел – жить не захотел. Повешусь, и всё. Место выбрал в сарае, подготовился. Думал, уйду ночью, когда все улягутся. А тут ваша «Зима» по телевизору. Кончается больно хорошо – всё равно речки лёд сломают и весна придёт. И я подумал – всё пройдёт, утрясётся, и жизнь наладится! И наладилась ведь, вправду наладилась…

Мы им устроим…

Шёл десятый год после выхода моей первой книжки. Я в десятый раз готовлю рукопись, мама аккуратно перепечатывает её в двух экземплярах, печатает содержание.

В литературной редакции издательства две редактрисы. Одна очень полная, она терпеть меня не может, и худая, которой всё равно.

В детективах следователей делят на «доброго» и «злого», хотя они одинаковые, на самом деле. По этому же принципу я воспринимаю редактрис. «Злая» смотрит на меня презрительно. «Добрая» говорит:

– Ну и упрямый же вы человек, Светлана!

Я знаю, пройдут две-три недели, и «злая» позвонит мне на работу:

– Света, забери свою рукопись, у нас шкафы ломятся!

Там будут те же две отрицательные рецензии и плюсы почти над каждым стихотворением. И я опять буду месяц ходить как потерянная.

И вдруг в очередной командировке я встретила куратора того прекрасного семинара молодых поэтов, когда так всё счастливо начиналось.

– Светлана, это вы? Ну что, бросили писать стихи? Вторую книжку так и не написали? Ваши товарищи, все четверо, давно в Союзе и Высшие литературные курсы окончили.

– Георгий Афанасьевич, я каждый год кладу рукопись на стол издательства! Я за это время заняла второе место в конкурсе молодых творческих работников ЦК ВЛКСМ! Я ездила на Дальний Восток, это была премия за стихи!

– Да? Вы можете прислать нам рукопись?

– Я привезу, у меня почти каждый месяц командировки в Москву или через Москву.

– Договорились. Что же вы в прошлом году не приехали на семинар?

– Послали других, сказали, что я уже ездила.

– Можно было приехать самостоятельно!

– Я не знала этого.

На работе меня называли министром иностранных дел. На одной фирме, куда я приехала, сказали, что моё командировочное задание можно было бы разделить на пять человек и времени им дать не одну неделю.

Я всё выполняла в кратчайшие сроки, мне нужны были командировки в Москву, хотя бы проездом!

Я привезла рукопись. Через два дня позвонила Георгию Афанасьевичу.

– Вы можете подъехать прямо сейчас?

Сижу напротив него в тесном кабинете. Он держит в руках старую мою папку с завязками бантиком, лицо у него хмурое. Не понравились стихи?

– Вот что, Светлана. Давайте мы выпустим здесь вашу книгу, а ростовчанам накрутим хвост за то, что они вас так долго не печатали.

Ну кто бы не согласился! Только такая дурочка, как я…

– Не надо, Георгий Афанасьевич, мне там жить.

Но что-то изменилось!

«Добрый» редактор звонит мне на работу:

– Светлана, мы очень хотим выпустить вашу книжку, но в ней совершенно нет гражданственных стихов. Поезжайте в село, напишите о трактористах!

– Что о них писать, что они там делают зимой – водку пьют?

Вот теперь мне обязательно вернут рукопись…

Не вернули! Опять позвонила «добрый» редактор:

– Светлана, у вашей книжки шаткая позиция. Вас хорошо знают в Москве, попросите кого-нибудь написать предисловие.

По просьбе моего композитора, Саши Изотова, предисловие написал Марк Лисянский.

Книжка со скрипом шла к выходу. Радости не было никакой, мне не нравился выбор стихов, резала слух чужая правка.

На самом деле, это худшая моя книжка, но она моя…

Через год я дарила её всем в Переделкино, но кому-то дала почитать рукопись стихов.

– Как ты можешь дарить эту книжку, когда у тебя такая рукопись в столе! – сказали мне сердито…

Банкет

На фирме, где я работала семнадцать лет, с самого института, мне дали отпуск за свой счёт на целый год. Я хотела попробовать себя на вольных хлебах. В Союз писателей не приняли ещё, и никакой уверенности, что примут, у меня не было.

Увольняться было страшновато – что будет с пенсией? Чего мне не хватало всю жизнь, так это безрассудства.

Свобода от «вертушки» – это было непередаваемое ощущение. Выдерживала я вольные хлеба, потребности были самые скромные, зато и поездки от радио и телевидения, и две недели в Ленинграде, который я успела объездить и обойти, не говоря об Эрмитаже, я ходила туда к открытию, как на работу. Даже побывала на Днях литературы в Тюмени.

Почему меня послали, ведь я же не была членом Союза! Просто очередной подарок судьбы.

Я попала в группу «Лес». Два молодых тюменских поэта, славные весёлые ребята, поэтесса из братской республики, двое пожилых таджиков – один известный прозаик, другой серьёзный литературовед, судя по предисловию к подаренному мне прекрасному сборнику таджикских поэтов. Ну и я.