Я у себя одна, или Веретено Василисы

Строго говоря, запрет на своевременное и конструктивное проявление агрессии, на ее здоровые разновидности – честную борьбу, горячий спор, юмор, азартную спортивную возню, прямое сообщение о своих негативных чувствах – это сплошь и рядом тоже «наследие», притом далеко не только семейное. В воздухе, земле и воде нашего «места действия» накоплено слишком много страдания одних и беспредельной жестокости других – и мужчин, и женщин. Где-то я читала – за достоверность не поручусь, – что и у нацистов, и в НКВД лучшими специалистами по изощренным пыткам были немногочисленные, но особо одаренные в этом жанре женщины. Конечно, надо бы проверить, откуда и каким образом такой вывод взялся, но любопытно – и в том случае, если это правда, и том, если женоненавистническая «деза». Не знаю, как с изощренными пытками, а с неконтролируемыми вспышками женской агрессии отработана мрачная модель преступлений на бытовой почве: годы помыкания, часто прямого насилия – и подвернувшийся под руку жертвы топор на пятнадцатом этак году сожительства. Накопление подавленной агрессии действительно опасно: за топор, положим, хватаются единицы, а вот болеют от всего, что не высказано и грызет изнутри, очень многие. Может, болеют, чтобы не схватиться за топор?

По данным правозащитных организаций, каждая пятая женщина подвергалась у нас насилию в семье – это не статистика глухих деревень с домостроевским укладом, это наша общая ситуация в первом десятилетии нового века. В зависимости от того, как считали, данные могли немного сместиться – но даже если не пятая, а седьмая, это грозные и страшные цифры. Впрочем, поскольку решать эту проблему большие начальники не собираются, не могут и не хотят, проще всего затеять дискуссию о том, существует ли оно вообще, домашнее насилие.

Одну мою клиентку в молодости смертным боем бил высокопоставленный любовник: и ребра там бывали сломанные, и пальцы, и черепно-мозговая травма, и вырванные волосы… Она тогда считала, что люди так и живут, иначе не бывает: за много лет до того ее за любой пустяк лупила мама, бабушка тоже ремнем не брезговала. В ее картине мира ее можно было безнаказанно бить, а что это происходит все же не в любой семье или паре, она узнала много позже. Важно не забывать, что первый опыт физического насилия по отношению к себе люди чаще всего получают в родительской семье, которая для каждого из нас по определению нормальная, ведь мы в ней растем и других не видели. И что эти самые прыгалки или провод от кипятильника частенько бывали и в женских руках, не одни отцы-пьяницы за них хватались. А это означает, что у девочки с такой примерно историей есть сформированная роль жертвы, а где-то глубоко притаился и ее внутренний Агрессор. Хищник, который до поры до времени сдерживается. Недаром так часто женщины, битые в детстве – неудивительно, что часто и потом тоже, – с гордостью говорят, что своих детей «пальцем не тронули». Справились с искушением, победили семейный паттерн. При мысли о том, как скребется в заточении «хищник», удерживаемый только сознательным усилием, тоже как-то спокойно на душе не становится…

Да, но бесконтрольные выплески агрессии направо и налево – это краснолицая Марья Петровна, походить на которую тоже очень не хочется. Страшно стать ею или Горластой Санитаркой. Страшно быть и униженной, раздавленной. В модели отношений, основанной на зависимости и принуждении, вроде бы третьего и не дано. Это «третье» приходится выращивать искусственно, как жемчуг: подглядывать примеры уверенного, даже резкого, но прямого и великодушного поведения, растить самооценку, не зависящую от сиюминутного каприза партнеров, учиться «вовремя рычать» – обозначать свои границы. И очень часто движение к восстановлению или выращиванию своего достоинства начинается все-таки с «ассенизационных работ» – с прямого выражения подавленной агрессии, гнева.

Некрасиво? Как посмотреть. Бабу-Ягу этот вопрос не волновал. Между прочим, он не волновал и Жанну д’Арк – говорят, когда на Руанском процессе ей в очередной раз зачитали искаженный протокол ее показаний, национальная героиня Франции сказала святым отцам: «Если вы позволите себе еще раз так ошибиться, я надеру вам уши». Меня не удивляет, что эта девушка не любила убивать – даже в бою; жестокость была ей не то чтобы не свойственна, а просто не нужна.