Я убью за место в раю

— Элла, иди, разузнай, где он жил. Не удивлюсь, если в бараке. Спроси Ромуальдаса. Теперь не скрывайся, вопросы задавай как при официальном расследовании. Два трупа уже не скроешь. Пойдут сейчас разговоры. Как Ветеринар этого вскроет и осмотрит, похороним сегодня, часа в четыре дня. За стеной, как и планировали, рядом с Фроловой. Брок, Возьми ствол этот и кинь в ящике в Офисе. Вот еще обойма. Не забудь. Потом отдохни до обеда. Понимаешь? Спи, пока жрать не захочешь. Как захочешь, обедай в Офисе и сиди там. Элла, ты тоже. Как опросишь всех по месту жительства, собери все его шмотки, что найдешь и тоже в Офис. Ждите там. Я к Президенту и Майору. Дождусь вскрытия. Потом поделимся мыслями.

Он двинулся последним. Впереди Элла, за ней Брок, который своими ручищами легко подсадил девушку на плиты перекрытия. Элка захохотала как от щекотки. Как дети ей-богу, идиоты просто оба. Человека убили, а они играются. Как вразумить их на серьезную работу, если они даже сейчас играются? Может зря я кипишую про «Байкеров». Больше похоже на местные разборки или на восстание. Парень ищет патроны и меняет на всякие диковины. Понятно, что кое-кто захочет поближе с ним познакомиться и, не отдавая патронов заграбастать побольше всяких фиговинок себе. Что у него было помимо работающих смарт-часов? Вполне может быть и что интереснее и серьезнее. И причем тут тогда Машка? Как она может быть тут замешана? Может она его дочь? А если они вместе, и их нычка там, в распадке, где ее убили? Выследили куда ходят патроны сбрасывать и просто ограбили. Сначала ее кончили, а потом его сюда заманили и тут прикончили, что бы концы скрыть. Нужен Лысый. Тут скорее его рука. Он на мокруху способен ради выгоды. Это как лосю копыта обрызгать на бегу. Как же он меня задолбал, урод хитровыделанный. Поймаю его теперь. Точно Лысому теперь хана.

Лысый — была кличка местного уважаемого человека по имени Василий Михайлович Лысенко. В старые времена был одним из сослуживцев отца, сволочь еще та. В армии служил, снайпер и подрывник. Здесь долгое время занимался складом, пока отец не попер его чуть ли не из города, да другие однополчане заступились. Был у них с отцом конфликт. Через его руки проходило много контрафакта, лекарство и оружие, левый самогон и наркотики варили под его присмотром. Шерифу удавалось несколько раз накрыть его грибоварки и самогонные аппараты, но самого его сграбастать не удавалось. Да, похоже, Президент прикрывал старого боевого товарища, хотя отзывался о нем крайне плохо. Называл психопатом и коростой на их Поселении. Но, наверное, имел с ним дела. Когда дело дошло до перемирия с «Байкерами», то, как раз Лысый и вел переговоры. Потом даже торговали с ними какое-то время с его помощью. Сменился у «Байкеров» вожак и все понеслось по-старому. Но связи у Лысого с бандой остались. Он, скорее, бизнесмен, чем военный.

Брок опять начал нести околесицу и громко бормотал, размахивая руками в такт своим подвываниям:

— Дум ювентус флоурит,

ликут эт либуит

фацере, квод плакуит,

юкст ваолунтатэм

курере, пажере карнис.

— Ах-ах, моя с рука опять кожа слезать! Смотреть мадемуазель Элка! Какая я кусок с себя рвать! Ах! Лететь! Лететь! Моя тела лететь как лист на ветру! И вот опять я петь:

— Амодо сик агере,

вивере ам либере,

талем витам дуцере

вири витат этас…4

Элла отстала от Брока и пошла рядом с Шерифом.

— Ты понимаешь, чего он несет? — Спросил Шериф, — Мне кажется это не французский. Слов не понимаю, но что-то знакомое. И не немецкий это.

— Это стихи.

— Медвежий кол тебе в глотку! Открытие. Ты просто лучший сыщик в мире. Из тех двух что остались. Я и сам понимаю, что это стихи. Откуда этот болван знает столько стихов, да еще и читает их часами наизусть? И на каком это языке? Он даже имя свое так и не вспомнил. Я сам видел недавно в Баре, как он декламировал какую-то ахинею полтора часа. Стучал ладонью по стойке и нес абракадабру. Никто нипесца не понимал, но сорок алкашей, которые и одной буквы не могут запомнить, глотка не сделали, пока его несло. Сидели как лемминги в норках. Что все это значит?

— Это стихи, Шеф, — Элла пожала плечами, — о любви, наверное.

— Клять тебя, Элка. Доведешь ты меня до греха. Все тебе любовь подавай. Обычная жизнь не устраивает? Валите, выполняйте задание. Броник не снимать! И скажи этому дураку припадочному, чтоб перестал нести околесицу. Опять ведь камнем в башку зарядит кто-нибудь. И так… — он покрутил рукой около виска, — Эх. По сторонам смотри.

Вири витат этас. Так это ж латынь! Как сразу не понял. Ведь мама часто рассказывала стихи на латыни. Как там было? «Verna redit temperies, prata depingens floribus, telluris superficies, nostris arridet moribus5… Как-то так было, дальше забыл. Все забывать начал. Эх, мамочка, что за мир вокруг нас. Ведь жили вы нормально, как люди. Я и сам еще помню то время, да вот забывать начал. К чему это все идет? Нужно у Ромуальдаса спросить, что наша негра болтает. Тот на французском хорошо чешет, не то, что я. Меня мама учила языкам, учила, да толку то…