Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

- Ну заслужил так заслужил, - беспечно отозвался Генка; и когда Оскар вскинул на него глаза, совсем на секунду, он был поражен опознать в них яркую и очень выразительную злость. – Ну что ты, - неловко попытался он сдать назад, потянулся и похлопал его по руке. Оскар замер; когда Генка вновь убрал руку, он принялся за еду, но его движения были странно замедленными, как будто он пытался сдержаться и не выплеснуть свои эмоции. Генка помимо воли подумал, что с этими творческими людьми поседеешь куда раньше, чем начнешь понимать жизнь.

- Бери салат, - неестественно звонким и вроде даже приветливым голосом произнес Оскар. – Он получился очень неплохим.

- Спасибо, - Генка радостно улыбнулся, подумав, что нарезка этой самой травы наверняка не оскорбляет эстетические чувства Оскара, и послушно наложил себе немного – так, чтобы не обидеть. Но в салате попадались кусочки салями, и Генка вполне смирился с очередным кулинарным шедевром сомнительной питательной ценности. – А твои как дела?

- Хорошо, - вежливо улыбнулся Оскар, не поднимая глаз. Генка наложил себе еще салата.

- Хорошо – а дальше? Хорошо, все получилось, хорошо, все получилось, но могло быть лучше, хорошо, но заказчик остался доволен?

Оскар поднял на него безмятежный взгляд. Генка невинно смотрел на него, натянуто ухмылялся и ждал. Оскар опустил глаза.

- Не поверишь, мне действительно интересно, - неожиданно решил рискнуть Генка. – Мне действительно хочется узнать, как прошел твой день, хотя я и нифига не понимаю в ваших священнодействиях. Мне действительно интересно знать, что ты думал, когда решал, что все хорошо. И мне действительно интересно знать, что ты там думаешь, ковыряясь в салате и избегая смотреть на меня.

Оскар откинулся на спинку стула и, поколебавшись, подобрал под себя ногу.

- Хорошо. Заказчик остался доволен, - ровно отозвался он. Генка, жадно вслушивавшийся в его слова, услышал неуверенность, нерешительность и совсем незаметное тепло – как будто в стылой комнате затопили печь, и от нее наконец-то начали распространяться теплые волны.

- А ты? – тут же спросил Генка.

Оскар пожал плечами.

- Я всегда недоволен, - честно признался он. – Мне всегда кажется, что я мог бы лучше.

- И я снова слышу в твоей речи «но», - легкомысленно произнес Генка, а на удивленный взгляд Оскара, которого куда вероятней привлекла интонация, чем сами слова, ответил многозначительной ухмылкой. – Мне даже интересно, как ты с собой справляешься.

Оскар усмехнулся.

- С трудом, - согласно признался он. – Мне сначала нужно было учиться ремеслу, а затем – останавливаться и не переделывать сотый раз.

- Научился?

- Частично, - подумав, признался Оскар.

- Хорошо, - торжественно сказал Генка. – Самодовольство еще никого до добра не доводило. Как насчет тоста? И кстати, я совершенно не сторонник этикета, так что можешь хоть в позе лотоса сидеть.

- Спасибо, дорогой, что бы я делал без твоего разрешения. Есть вилкой с ножом можно? – безмятежно поинтересовался Оскар, подбирая под себя и вторую ногу. Генка совершенно по-идиотски заулыбался: ему очень понравилось это слово – «дорогой», такое затасканное и такое многозначительное.

- Как хочешь, - он склонил голову к плечу и посмотрел на него удовлетворенно блестевшими глазами. Оскар вежливо улыбался в ответ и думал о том, что Локи примерно так смотрел на него, когда рассчитывал на поощрение. – Ты не будешь против, если я попрошу тебя сделать чай?

- А к чему такие экивоки? – с любопытством поинтересовался Генка. – Я не буду против. А даже если бы и был, то по куда более незамысловатым причинам: меня значительно больше привлекает мысль о том, чтобы смотреть на тебя, делающего чай, чем заниматься самому этим безблагодатным делом.

- Безблагодатным? – Оскар прищурился, в уголках его губ заиграла ехидная улыбка. – Тебе забесплатно представляется возможность заглянуть в глубины мироздания, открыть дух умиротворению, познать истинное спокойствие и создать свое маленькое чудо, и ты так беспечно от этого отмахиваешься?

- Мое маленькое чудо заключается совсем в другом, - Генка наклонился к самому уху Оскара, оглаживая его плечи и стараясь звучать как можно более интимно. – Мое маленькое чудо заключается в том, что я здесь на этой кухне буду делать чай для тебя, а ты будешь смотреть на меня и любоваться. Ведь будешь? – игриво поинтересовался он.

- Коварно, - одобрил Оскар, поворачивая к нему голову. – Очень по-иезуитски. Вопрос, любой ответ на который может быть истолкован против меня.

- Ах, дорогой, - ласково произнес Генка, задевая губами его щеку и жадно впитывая реакцию, пусть даже она была совсем незначительной: чуть расширились зрачки, чуть глубже стало дыхание, чуть более податливо изогнулась шея. – Ответ на любой вопрос может быть истолкован против ответчика. Но я буду щедр. Цени!

Генка коснулся губами его щеки и задержался на ней, выпрямился и отправился делать чай. Краем глаза он отметил, что Оскар развернулся и устроился поудобней.

- Скажи, - праздным, непринужденным тоном поинтересовался Оскар, - а твое коварство как-то обусловлено твоей профессией?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза