Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

Поставив кружку на прикроватный столик, Макар высунул нос в коридор, прислушался и по-змеиному проскользнул в ванную. Став перед раковиной, он уставился в зеркало, пытаясь повнимательней рассмотреть себя. Глебу нравился его нос, как коту нравится кусок газеты на нитке: он не мог пройти мимо без того, чтобы по ему не щелкнуть. И чмокал тоже энергично. А нос прохиндейский – вздернутый, острый, да еще кожа на нем облупилась. Загореть не получилось, кожа-то белая, а обгореть – на два счета. И подбородок острый. Губы шелушатся тоже. А глаза настороженые, как будто он что тот бродячий кот жрет кусок рыбины перед крыльцом и прислушивается: не собирается ли его кто пнуть. И если вот так брать и смотреть, то мысль о том, что Ясинский к нему воспылал любовью неземной, любовью страстной, как минимум глупа. Ну тогда остается неразрешенным вопрос: чего он на него в туалете набросился. И при этой мысли, а еще при других мыслях, которые Макар усердно от себя гнал весь день, его уши снова зажглись. Он недовольно поджал губы, отошел от зеркала и постоял так в ванной. Вроде как у них с Глебом ничего серьезного. Макар честно живет у него за уборку и разные заботы типа закупок. Глеб честно его терпит за эту самую уборку и завтраки, например. И что холодильник не пустой, как в материнском доме («отчим домом», что более традиционно, его язык не поворачивался называть, отца не наблюдалось аж со второго года его, Макарушкиной жизни), тоже ведь дело Макаровых рук. Так что он честно рассчитывается за проживание. Ну а что там в воскресенье было – ну живут все равно вместе, чего бы друг другу не помочь? Только очевидно было, что Глеб принял это совсем не так, как Макар, изменив свое отношение, потеплев и начав проявлять мелкие знаки внимания. И самым дурацким во всей этой истории было то, что Макару нравилось. И в принципе, можно серьезно задуматься о том, чтобы эти их типа отношения как-то усугубить, серьезно к ним начать относиться.

Макар снова опасливо высунул нос в коридор, прислушался и совершил марш-бросок к своей комнате. Там, обложившись конспектами, создав видимость интенсивного интеллектуального труда, чтобы в случае стука в дверь можно было схватиться за что угодно и сделать вид, что он прямо до смерти занят, Макар продолжил невеселый анализ того, из чего была та каша, которую он заново переваривал в себе. За этим неблагодарным делом и застал его Глеб.

Он коротко стукнул в дверь и открыл ее. Макар сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки, угрюмо пялясь в книгу учебникового типа.

- Добрый вечер, - тепло поприветствовал его Глеб, подходя. Макар хмуро зыркнул на него исподлобья. – Мне уже страшно, - шутливо попятился он и опустился на кровать.

- Добрый вечер, - буркнул в ответ Макар. Глеб потянулся, очевидно чтобы чмокнуть его куда-нибудь, но Макар отпрянул и возмущенно заворчал: - Ну вот что ты лезешь? И слюнявишь, как будто девчонку! Что я тебе, игрушка?!

- Ни в коем разе, - усмехнулся Глеб, с интересом заглядывая в его записи. – Не хочешь составить мне компанию за чаем?

Макар осторожно принюхался.

- Ты пил! – возмутился он и негодующе уставился на него.

- Немного, и во имя благих начинаний, - повинно опустил голову Глеб и осторожно коснулся носа Макара пальцем. – Работа у нас такая, с вечеринки на презентацию, а оттуда на деловой ужин. – Так как насчет чая?

Макар вскинулся и посмотрел на кружку, которая сиротливо стояла у кровати.

- Вот же блин! – буркнул он, вспомнив, что собирался выпить чай. – Ладно, иди делай, я сейчас.

Глеб смиренно кивнул головой и все-таки дотянулся до его щеки. Коротко и скупо поцеловав Макара, он встал и отправился на кухню. Макар рефлекторно отдернулся, но без былого азарта, больше по привычке, хотя и не преминул пробормотать что-то невразумительное. Глеб помедлил у двери и покосился на него; встретив настороженный и изучающий взгляд Макара, он недоуменно приподнял брови. Макар в ответ сдвинул свои к переносице и встал.

- Ну ты еще здесь, - недовольно произнес он. – Давай, давай, иди, работай на пользу обществу.

Глеб усмехнулся и склонил голову, аккуратно прикрывая за собой дверь.

Макар опустился на кровать и ссутулился, с облегчением рассматривая ковер у кровати. В голове билась одна-единственная мысль: «Пронесло». Что пронесло, и почему он испытывал облегчение, Макар предпочитал не думать.

Глеб стоял у окна и рассматривал улицу. За этим неблагодарным делом и застал его Макар.

- И чего туда пялиться? – со скептическим видом поинтересовался он, став рядом с Глебом и посмотрев пару секунд на улицу. Глеб перевел взгляд на него и усмехнулся. Притянув к себе и прижав, спрятав лицо у его шеи, задержав секунду в своих объятьях и легко коснувшись плеча губами, он сказал:

- Вы совсем не романтик, господин Самсонов, - усмехнулся он, отстраняясь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза