Я уеду жить в сказку

О покупках не могло быть и речи: времени и так не оставалось. Если Тома когда-то и представляла, как во взрослой жизни будет принимать бабушку у себя, то ни адская спешка, ни пустой холодильник (соседки решили не закупаться перед своим отъездом, а Тома просто не стала этого делать), ни, само собой, злополучный винт в планы не вписывались.

Путь к вокзалу был длиннее, чем она ожидала. Некоторые станции внезапно оказались перекрыты из-за ремонтных работ, о которых наверняка сообщали в новостях заранее. Тома в лучшем случае перелистывала вылезшие в «Яндекс» особо скандальные новости о зарезанных женах, упавших самолетах и авариях с двадцатью пострадавшими – и их воспринимала скорее как бредни новомодного автора, чем как что-то имеющее отношение к ней и ее жизни.

Во время второй пересадки Тома вспомнила, что у нее разрядился телефон. Бабушка могла позвонить. Судя по станционным часам, до прибытия ее поезда оставалось всего десять минут. Томе захотелось сесть, закрыть лицо руками и замереть, как смирившийся со своей участью путник в ночном снежном лесу.

Когда привычный механический голос возвестил о прибытии на станцию Павелецкая, на часах было восемь ноль семь. Бабушка не стала входить в здание вокзала и осталась на перроне. Тома и не надеялась, что при виде нее испытает что-то особенное, но на мгновение все же нахлынуло мягкое, уютное чувство, будто она вернулась домой после долгой утомительной прогулки, наконец вытянула гудящие ноги и налила себе чаю. Однако поникшие плечи бабушки, тревога и, кажется, раздражение в ее взгляде быстро развеяли это мимолетное ощущение.

– Где ты была?

Укор. Досада. Что угодно, только не радость.

– Задержали на работе. – Голос внучки тоже прозвучал без нежности – необходимость оправдываться окончательно все испортила.

– Ты могла бы предупредить по телефону. Или просто хоть иногда его включать.

«Господи, я этого так и не сделала. Ну что я за человек».

– Мне не четырнадцать, – неожиданно для себя огрызнулась Тома.

Откуда это вылезло? Вспомнились вдруг времена, когда Тома обещала прийти от очередной подружки к обеду, а приходила, заболтавшись и заигравшись в компьютерные игры, минут на сорок позже. Потом неохотно объясняла, почему не позвонила и заставила бабушку волноваться, а самой не терпелось свалить обратно к подружке. Там никто не заставлял отчитываться, не нервничал и не обижался, там можно было вдоволь читать подростковые журналы с новостями о звездах и советами о мальчиках. И никому не отвечать на вопросы, чем эти журналы лучше книг.

В пятнадцать лет читать Толстого Тома так и не начала, журналы все еще покупала, но полудетская агрессия отступила, и подчеркнутая дистанция между ней и взрослыми сократилась. Девочка стала предупреждать бабушку об опозданиях и уже не закатывала глаза на каждое ее замечание – впрочем, таковых становилось все меньше.

В шестнадцать все наладилось. Тома изменила мнение: читать о сексе немодно (лучше загадочно или понимающе улыбаться при упоминании о нем), зато общаться со старшими, особенно на равных, здорово и вообще по-взрослому. Да и с бабушкой дико интересно! Они болтали ночи напролет – Тома не помнила уже, о чем именно – кажется, обо всем на свете. В тот период мнившая себя творческой личностью Тома решила поступать на факультет с многообещающим названием «Искусство и гуманитарные науки». Ей никто не препятствовал. И все получилось. Правда, был ли в этом смысл?..

До метро дошли молча. Бабушка тяжело дышала, хотя внучка забрала у нее обе сумки, и, похоже, все еще сердилась. Или была разочарована. Тома украдкой посматривала на нее. Та же горделивая, несмотря на больную спину, осанка (сейчас бабушка устала с дороги, потому и горбится немного), гладкое аристократично бледное лицо (морщины – только на лбу), ясные голубые глаза под слегка тяжеловатыми веками и родинка над тонкой верхней губой. Бабушку эта родинка всю жизнь бесила, а поклонников сводила с ума.

В молодости бабушка была русой – теперь же волосы, вместо того чтобы поседеть, приобрели цвет мокрой соломы. Легкая полнота придавала скорее здоровый, чем неухоженный вид. Эта женщина ничем не походила на согбенных старушек, обивающих пороги поликлиник, хотя давно сравнялась с многими из них по возрасту. А возраст бабушки выдавали только руки и шея, морщины на которых были частыми и глубокими.

Все в ней осталось прежним (ведь правда?)

– Придется пересесть на другую ветку. Ремонтные работы, – предупредила Тома, нарушив молчание.

– Ничего страшного, – неожиданно охотно отозвалась бабушка.

Если она и обижалась подолгу, то всегда умело скрывала это. И безукоризненно соблюдала свод одной ей известных правил: не затягивать утреннюю ссору до обеда, не вспоминать вчерашних недоразумений и прощать близким самые резкие слова и самый ужасный тон, если они волнуются, опечалены или испытывают боль. Знай она, что творится в душе внучки…

– И продукты придется купить.

– Хорошо, зайдем в магазин.

– Недалеко от станции метро есть супермаркет.

– А твой дом от метро далеко?