Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа.

 - Тише, сыночка, тише, мой хороший… Мама с тобой…

 - Ма–ма…

 Я закрываю ладонями уши, но его голос проникает сквозь руки, сквозь череп, сквозь кожу, он произывает меня насквозь.

 - О, Господи! Да что ж ты заладил–то!.. Я здесь, сынок.

 - Ма–ма…

 Он замерз, бедненький. Конечно же, он замерз!

 Я подхватываю его на руки, начинаю укачивать, напевать, прижимаю его к груди. Он весь мокрый от дождя, холодный…

 Целую его заледеневшие ручки.

 - Ма–ма…

 - Да, сына, да, мама здесь. Мама больше никогда не оставит тебя. Прости свою непутевую маму, сынок. Прости… Ведь ты понимаешь, что…

 - Ма–ма…

 - Ты же понимаешь… Маме тогда было всего четырнадцать… Ой, Милош! Да у тебя же сегодня день рождения! У тебя был бы сегодня четырнадцатый день рождения! Сыночка! Поздравляю тебя, мой хороший!

 - Ма–ма…

 - Тебе исполнилось… бы… четырнадцать. Если бы мамка не убила тебя…

 - Ма–ма…

 - Ты помнишь, сынок, помнишь?.. Мама положила тебе в ямку свою любимую куклу… Ленута ее звали, кажется… Или Любичка?.. Не помню…

 - Ма–ма…

 - Да что ж тебя, заело, что ли, проклятый?! Ой, прости, сыночка, прости!.. Только не зови больше маму, ладно, хорошо? А то мама с ума сойдет. Мама сойдет с ума, сыночка. Ты же не хочешь, чтобы…

 - Ма–ма…

 

***

 

 - Есть тонус!.. Началось…

 - Марку, давление падает!.. И сердце у нее как… как деревянное… Что за черт!.. Мы не потеряем ее?

 - Не каркай, балбес!.. Есть, есть! Пошла волна…

 - Марку…

 - Давай, милая, давай!

 

***

 

 Она пришла.

 У нее такие теплые руки. Не то, что этот холодный и мокрый асфальт.

 Я слышу как стучит в груди ее сердце… Тук–тук… тук–тук… тук–тук… Смешно… Как–будто сторож ходит с деревянной колотушкой по темным аллеям…

 Где ты была четырнадцать лет, мамочка?

 Где?

 

***

 

 Черный диск патефонной пластинки вращается как пространство у входа в черную дыру.

 Иголка раз за разом, скрипнув, скатывается на одну и ту же дорожку. Труба исторгает резкие сиплые звуки времени, искажающие слащавый мужской тенор: «Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце…» Скрип… «Что же ты не бьешься, мое деревянное сердце…» Скрип… «Что ж ты…».

 Все чаще и чаще. Все быстрее и быстрее вращается диск…

 Да нет, это не диск…

 Это вихрящийся вход в черную бездну.

 В ад.

 Я схожу с ума?..

 Я умираю?..

 «Господи, прими же ду..!»

 Мрак…

 

***

 

 - Марку!.. Сердца нет!.. Я же говорил… говорил!.. Она уходит!

 - Да черт с ней… Сейчас, сейчас, вот он… Достаю…

 - Она уходит, Марку!

 - Иди сюда, голубчик!.. Ух ты!.. Нику, посмотри, какой здоровяк!.. Пацан…

 - Она уходит, Марку!.. Мы потеряли ее…

 

***

 

 Мне холодно…

 Мне страшно…

 Меня зовут Милош…

 Я хочу к маме!..

 Отпусти меня, я боюсь. У тебя только половина лица… Одни глаза…

 Мама!.. Мне холодно!..

***

 

 Аллея уходит в дрожащий туман.

 Нет, это не тот туман — густой, молочно–белый, тяжелый; это не дымка — легкая, полупрозрачная, тонкая. Это — дрожащая субстанция, совершенно особенная, холодная, липкая и обволакивающая. Со странным запахом прошлогодней осени. Прошлых надежд. Недавних радостей. Сегодняшней смерти…

 Я лежу на мокром холодном асфальте. Возле черной трещины, пролегающей через дорожку, по которой давно уже никто не ходил. Я вижу эту трещину очень отчетливо, потому что она — вот она, совсем рядом с моим лицом. Она — как черта, отделяющая мое «сейчас» от «вчера». Граница, пролегшая между верой и безысходностью. Бездна, разделяющая жизнь и смерть.

 Нет, нет, не надо о смерти!

 Ведь… Ведь я еще не умерла?..

 А из трещины пробивается какой–то чахлый, но веселый сиреневый цветок. Или он не знает, что уже наступила осень?

 Мне холодно…

 «Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце?..»

Еще одно утро рядом с тобой

 

 Действующие лица:

 

 О н

 О н а

 С ы щ и к

 Для пьесы необходимы также зрители. Зрители принимают непосредственное и активное участие в сюжете пьесы.

 

 Декорации:

 

 В начале действия сцена представляет собой комнату. Это самая обычная спальная комната с кроватью, зеркалом, туалетным столиком, перед которым стоит пуф, с парой тумбочек по сторонам кровати. На стене висит двуствольное охотничье ружье. Свет приглушен. На кровати сидят он и она. Они только что проснулись и еще полуодеты.

 

 О н а (жизнерадостно): Неужели опять утро?!

 О н (скорбно): Еще одно утро рядом с тобой!

 О н а (ласково проводит ладонью по его щеке): Милый! Ты рад?

 О н: О да!

 

 Из–за кулис появляется лицо сыщика. Он оглядывает комнату, потом ненадолго задерживает взгляд на ружье, висящем на стене. Многозначительно кашлянув, прячется. Через мгновение его голова снова появляется между кулис.

 

 С ы щ и к (зловеще): Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит.

 

 Голова сыщика снова прячется за кулисами.

 

 О н а: Хочешь яичницу, любимый?

 О н (криво поморщась): Да, черт ее побери.

 О н а: Тогда, может быть, поджаришь на двоих?

 О н: Конечно.

 

 Он встает с кровати. Насвистывая траурный марш, натягивает на себя черно–красный халат. Красный цвет в халате близок цвету крови и как бы дает зрителям намек на дальнейшее развитие сюжета.

 

 О н а: Не свисти, дорогой, денег не будет.

 О н: Конечно.

 О н а: Я так люблю тебя! А ты меня?

 О н: Конечно.