Я – Уоми

Юноша и девушка вскочили и бросились ко мне. Схватив меня за руки, они жадно ощупывали мое тело, то обнимая меня, то отшатываясь в сторону и глядя с суеверным страхом. Прошло несколько минут, прежде чем они успокоились, и начали задавать связные вопросы, перебивая друг друга. Я, как мог, отвечал и сам расспрашивал их. Наконец, взявшись за руки, как в детстве, причем я оказался посередине – Тэкту нес оба копья, а Ная – мой лук, мы почти бегом направились к поселку.

Тэкту и Ная во весь голос кричали:

- Уоми вернулся! Живой! Будет жить с нами!

* * *

Я стоял на центральной площади поселка, если ее можно было так назвать – утоптанном клочке земли, расположенном в центре круга хижин. Вокруг волновалась толпа жителей – мужчины, женщины, дети. Подходили и старики. Прибежала красивая и еще не старая женщина и кинулась ко мне. Она обнимала мои колени, гладила руками, и то и дело смотрела снизу вверх на мое лицо, повторяя, как в бреду:

- Уоми, Уоми! – это, конечно, была Гунда, моя мать, я ее узнал.

Я нагнулся, обнял ее и поставил на ноги. Она припала к моей груди, плача и смеясь одновременно.

- Расскажи! Расскажи, как ты жил! – раздавались выкрики из толпы.

- Вы знаете, - начал я, и гомон тотчас затих, - что четыре года назад старики связали Уоми, положили в лодку и спустили ее на воду. Льдины толкали лодку, хотели ее опрокинуть. Я видел, как мать Гунда бежала за мной по берегу и громко молила, чтобы река пощадила Уоми. Потом я остался один. Три дня и три ночи несла Уоми река. Потом лодку прибило к берегу. Пришли люди из рыбацкого поселка, они развязали Уоми и повели к себе. Они накормили его и обогрели. Четыре года прожил я у этих людей.

Они приняли меня, как своего. Я ел и пил с ними, ходил на охоту и ловил рыбу. А однажды я спас их старшего деда, когда на него бросился на охоте кабан – копьем я пробил кабану сердце. Все полюбили меня и хотели, чтобы Уоми остался с ними навсегда. Они предлагали мне в жены лучшую девушку. Но мне каждую ночь снилась мать Гунда. Она плакала и звала меня назад. Я попросил собраться их стариков и сказал: «Старики, я должен идти. Мать зовет меня». Это были добрые люди. Они сказали: «Иди, раз так. Мать надо слушаться».

Гунда, прижавшись ко мне, сквозь слезы проговорила:

- Да. Это правда. Я звала Уоми. Каждую ночь звала!

По толпе пробежал шорох волнения и затих.

- И я ушел. Они дали мне лучшую лодку, еду и оружие. А их старший, которого я спас, позвал меня и дал мне нож, какого не видел никто в Ку-Пио-Су. Он сказал: «Возьми этот нож. Его привез купец с далекого юга. Он выменял его на двадцать соболей и медвежью шкуру. У кого этот нож, тому никто не страшен. Он горит, как огонь и поражает, как гром».

- Покажи! – закричали в толпе.

- Покажу, - ответил я, - но сначала пусть его увидит Мандру.

- А что было дальше?

- Я доплыл до оврага Дабу и пришел к нему. Дабу принял мою жертву – сердце поросенка. Я видел его душу, она похожа на большого филина. Она ела мясо, которое принес ей Уоми. Она дала мне свое перо и сказала, кто мой отец. А теперь пошли к Мандру, пусть он тоже узнает все.

Мы всей толпой двинулись к хижине Мандру, только слепой Ходжа, поэт, певец и сказитель, остался сидеть на площади, улыбаясь и беззвучно шевеля губами.

Идти было совсем близко. Мы прошли несколько десятков шагов и оказались перед самой большой хижиной поселка. Нагнувшись, я вошел внутрь. Мандру, высокий костлявый старик с седыми, как лунь, волосами, сидел напротив входа на земляных нарах, устланных шкурами. Посередине хижины горел огонь в очаге. Я остановился возле огня и посмотрел на Мандру, а он глубоко запавшими, злыми глазами смотрел на меня. В хижину набился народ, стало тесно.

- Говори! – приказал Мандру.

- Дед Мандру, - сказал я. – Четыре года назад ты велел старикам положить Уоми в лодку. Ты хотел, чтобы он умер. Но Уоми не умер. Он стал еще сильнее. И он говорит: «Не злой лесовик – отец Уоми. Его отец – сам Дабу». Уоми видел его душу, она похожа на большого филина. Она ела принесенное Уоми мясо и дала ему свое перо. – Я вытащил перо и показал, подняв над головой. – Дабу сказал: «Пусть перо всегда будет с тобой. Оно защитит тебя».

Я замолчал, и из ближнего перелеска послышалось громкое уханье лесной птицы.

- Вот! – сказал я. – Это душа Дабу. Она близко!

Многие из столпившихся в хижине людей издали крики изумления и восторга:

- Дабу, Дабу!

Помолчав, я продолжал:

- Четыре года жил Уоми у чужих. Четыре года плакала о нем мать. И Уоми решил вернуться. Чужие хотели, чтобы он остался. Они предлагали ему в жены лучшую девушку. Но Уоми хотел к матери. Хотел в Ку-Пио-Су. Тогда старший старик чужих дал ему нож, какого не видел никто в Ку-Пио-Су. Он сказал: «Возьми этот нож. Он не простой. Его выменял приезжий купец с юга за двадцать соболей и медвежью шкуру. Он горит, как огонь, и убивает, как гром. Кому он пронзит сердце, тот умирает. Пока он с тобой, тебе никто не страшен».