Я увожу к отверженным селениям

Нет! Полковник хочет показать свою силу: захочу и сломлю любого, и вас, доктор... Не меня унижает, всех нас... Еще одна победа обезьяны над человеком... Сотни людей смотрят и слу шают... Попрошу прощения — они растоптаны... Молчать... и только молчать.

— Язык не поворачивается? —раздраженно спросил пол ковник. Довольная ухмылка медленно сползла с его обрюзг шего лица. — Извинитесь, Ивлева, пока не поздно. Я прошу вас. Иначе придется наказать.

...Он запугивает заключенных... Сперва сказал, кто я такая, велел перечислить ученые звания... Измена... Осуждена без доказательств... А теперь смотрите ее душу... Лезьте! Рвите!

— Вы признались и этого довольно. Не желаете извинять ся, значит в вас не осталось ни капли совести. Заключенные возмущены вашей наглой ложью! Вы — грязная свинья! Но свинья не гадит в корыто, из которого ест, а вы гадите. Можете не извиняться, но помните: я до утра буду ждать вашего изви нения. И заключенные вместе со мной подождут. Y меня время есть.

По рядам женщин пробежал глухой ропот. Они понимали, что полковник выполнит свою угрозу и им придется без пищи и воды стоять до утра.

— Вы слышите, Ивлева, заключенные возмущаются вашим поведением. Я не удивлюсь, если кто-либо из них ударит вас, — последние слова Гвоздевский выкрикнул.

...Схватить за горло... Он простоит до утра... Завтра ото спится... Назвать себя грязной свиньей и еще чем же? Молчать

292

— выйдет Елена Артемьевна... Как далеко до запретной зоны...

— Я, значит, хочу сказать, — раздался из задних рядов чей-то голос и к Гвоздевскому подошла известная всей зоне Люська-повариха.

— Говори, — благосклонно разрешил полковник.

— Эта самая свинья, хоть она и доктор, хуже, значит, свиньи, — заговорила Люська, повернувшись к Любови Анто новне, — я малограмотная, а таких сразу раскусывала на воле: придут в ресторан, а я их к ногтю, вижу, что враг, и сообщу куда следует, обезвреживала.

...Защищаться... Но как? Спросить ее!

— За что ж вас арестовали? — голос Любови Антоновны звучал буднично и сухо.

— За убийство ребеночка, — выпалила Люська и тут же спохватилась, — не твое собачье дело! — взвизгнула она, над вигаясь на Любовь Антоновну. — Я по халатности его убила, а ты мне кто такая? Судья? Тьфу! — Люська плюнула на Лю бовь Антоновну и повернулась к полковнику. — Я, гражданин начальник, когда меня судили за того ребеночка, даже власть нашу ругала, несознательная была. Теперь перевоспиталась.

Другого дома, кроме зоны, мне и не нужно. Тут перевоспиты вают и заботятся о нас. Начальник лагпункта как брат род ной всем нам. Ты на него такое вранье понесла! Выдеру глаза, ведьма дохлая! Из-за тебя, гадюка, всю ночь стоять? — длин ные Люськины пальцы вцепились в волосы Любови Антоновны.

— Оставь ее! — приказал полковник.

— Слушаюсь, гражданин начальник! — лихо выкрикнула Люська, вытягиваясь перед полковником.

— Вы почему деретесь? Кто вам разрешил нарушать ла герный режим? — строго спросил полковник.

— Из чувств, гражданин начальник! — отрапортовала Люсь ка, кося одним глазом в сторону капитана.

— Объясните мотивы своего поведения... Не мне... заклю ченным, — приказал Гвоздевский.

— Из мотивов... этого самого негодования и презрения сви нье доктору. Сбрехала она на начальника командировки. Он, значит, ночей не спит, заботится о нас, а доктор эта склеветала на него. Прочувствовала я, и сознательность меня прошибла.

293

Тут меня воспитали, сознательной сделали, а она — врать...

Чувствительная я, гражданин начальник. Честная. Всю жизнь от честности страдала.

— Мотивы вполне обоснованные. Понимаю ваше негодо вание и разделяю. Но в следующий раз не деритесь. Встаньте в строй, заключенная э-э-э.., — замялся полковник.

— Акимова, — услужливо подсказал капитан.

— Да... да... Акимова... идите.

— Слушаюсь, гражданин начальник.

Люська, победно подняв голову, вернулась в строй при тихших женщин.