Я увожу к отверженным селениям

— Таким, как вы, не надо утруждать себя вызовом. Глав врач к простым больным меня не посылает. В комнате темно и душно. Откройте форточку!

— Форточки нет. Окно не открывается.

— Больной нужен свежий воздух!

— Y нас не топят всю зиму.

— В нашем доме тоже не топят. Растопите буржуйку, — посоветовала медсестра, кивнув головой в сторону железной печки, стоявшей посредине комнаты.

— Дров нет.

— Пенициллин есть, а дров нет? Да-а-а... Почем на базаре тушенка? — Рита растерянно метнулась к столу, только теперь вспомнив, что она не успела спрятать продукты.

— Мне... подарили... — подавленно пробормотала Рита.

— А мне никто таких подарков не делает. Я — старая кляча. Дочка еще не доросла, чтобы ее сгущенкой угощали.

И не дорастет!

— Вы — дура! Я — не такая! Я скажу... — голос Риты дро жал и обрывался. Она не знала, кому и что она может ска зать. но колючая обида горячим тугим комком застряла в горле.

— Пе надо... Не говорите никому! Я пятнадцать лет рабо таю в операционной. Меня просто так не посылают на дом.

Я понимаю. Y вас знакомства. Не жалуйтесь. Меня могут ли шить куска хлеба. Муж больной, девочка, девятый год ей. Одна их кормлю.

Рита молча подошла к столу. Она потянулась к маслу, но на полпути рука ее нерешительно вздрогнула и замерла. Папа говорил: жадные люди — плохие. Я ж е не себе. Y ней дочка 21

голодная. Нет, не дам ничего. Хоть бы тетя словечко сказала.

Спросить? Не спрошу! Дам! Я сегодня наемся. Рита торопливо, словно боясь раздумать, схватила одну из банок, стоявших на столе.

— Возьмите. Это вам.

— Y меня нечем заплатить, — хрипло ответила медсестра.

— Возьмите так... Задаром... Дочке суп сварите. Ей по лезно, — скороговоркой, захлебываясь уговаривала Рита.

— Возьми, сестричка... Чего уж там. Поди ко мне, Рита.

Спасибо тебе... Дай я глазыньки твои посмотрю. Я уж было худое подумала, когда ты эти разносолы на стол выклала.

Прости меня, дуру окаянную. — Худенькие пальчики Риты лас ково и благодарно обняли шершавую ладонь старой тети. Так и застыли они, взявшись за руки, как две маленьких девочки, играющих в неведомую взрослым игру.

ПАМЯТНЫЙ ВЕЧЕР

Ким ожидал Риту у ворот.

— Почему опоздала?

— Тетя не спала.

Ким недовольно буркнул что-то и повел Риту в дом. Ди ректор жил в небольшом особняке. До революции в нем про живал небогатый купец. Перед войной здесь помещалась кон тора, ликвидированная за ненадобностью. А последние три с половиной года в его пяти комнатах хозяйничала мама Кима.

Просторный светлый зал оглуши;! Риту разноголосым гомоном и смехом.

— Знакомься, Рита. Сын главного врачевателя города Гена.

Высокий круглолицый парень лет двадцати, одетый про сто и скромно, поморщился, неприязненно посмотрел на Кима и молча протянул Рите руку.

— Витюша. Папа его...

— Давай без пап, — грубо оборвал Витюша.

22

— Молчу. Когда говорит торговля, подчиняются короли.

Коля — наш поэт, — представил Ким широкоплечего черно волосого парня с узким убегающим лбом. — О папе его — ни звука. Таинственность!

От сына таинственного папаши разило запахом сладкова тых духов и пудры.

— Миша, — с оттенком шутливого почтения провозгласил Ким, кивнув в сторону тупоносого, гладко выбритого гостя.

Большие совиные глаза Миши равнодушно обшарили Риту с головы до ног.

— Леша...

— Прохлада темных ночей, гроза города Одессы, — раз вязно представился Леша. Его слюнявые плотоядные губы рас плылись в довольной ухмылке, а по маленькому птичьему лицу пробежала рябь мелких морщинок.

— И Сеня — наш философ и историк, — облегченно вздохнув, закончил Ким, эффектно взмахнув рукой в сторону прыщеватого долговязого подростка.

Темно-синий бостоновый костюм неуклюже обвисал на узких девичьих плечах Сени. Воротник белоснежной шелко вой рубашки беспомощно болтался вокруг тонкой вытянутой шеи.

— С девушками тебя познакомит Домина.

— Валя.

— Рита.

— Алла. Катя. Зина, — наперебой затараторили девушки.

Они исподтишка бросали оценивающие взгляды на застиранное голубенькое платье Риты. Та, что назвалась Валей, пристально посмотрела на ее стоптанные башмаки и словно невзначай слегка притопнула каблучками изящных лакированных туфе лек.

— Мальчики и девочки! Прошу к столу! — звонко крик нула Домина.

Глотая голодную слюну, Рита глядела на праздничный стол со смешанным чувством восторга, жадности и отвраще ния.

Жирной скупой слезой плакал благородный швейцарский сыр. Стыдливо краснели яблоки. Скромно приютилась на блюде дразнящая курица. Золотой желтизной отливали мяси23