— Итак, молодой человек, чем вы занимаетесь? — бодро спросил Кенджи после церемонии обмена приветствиями и стандартными вопросами, и его очки сверкнули в лучах послеполуденного солнца.
— Я студент, — ответил Мамору, сложив руки на коленях и уставившись на пар, поднимающийся над чашкой. — Магистрант кафедры физики университета Адзабу.
— Вот как, — отозвалась Икуко, делая глоток из своей чашки. — Довольно занятно. Ваши родители, должно быть, гордятся вами.
В воздухе повисло напряженное молчание. Усаги, не донеся до рта печенье, испуганно воззрилась на Мамору, чье лицо тотчас стало каменным. Чета Цукино переглянулась. Они поняли, что сказали что-то лишнее.
— Я был бы предельно благодарен, — медленно произнес Чиба, — если бы вы в дальнейшем не касались этой темы.
— Он сирота, — тихо заметила девушка и, положив печенье обратно в вазочку, сочувственно коснулась его холодной, как лед, руки.
Кенджи смущенно потупился, а Икуко пару раз открыла и закрыла рот, точно выброшенная на берег рыба. В ее голове металась мысль: «Боги, как же неловко вышло!..»
— Прошу прощения, мы не знали, — произнесла она, наконец, и толкнула мужа в бок. Тот закивал, точно китайский болванчик, полностью солидарный со словами своей второй половины.
Однако Мамору не удостоил их и взглядом, пропустив извинения мимо ушей. Это не понравилось миссис Цукино, более того — покоробило ее. Мысленно женщина сделала пометку при ближайшем случае сообщить об этом наблюдении дочери.
Усаги, заметив, как накаляется атмосфера, попыталась вернуть разговор в прежнее русло:
— А вчера Мамору выступал в университете с докладом, правда? Расскажи, пожалуйста, — обратилась она к нему, чуть сильнее сжав руку парня. — Нам будет очень интересно послушать.
Чиба вздернул бровь, немного удивленный таким поворотом событий, но все же начал рассказывать семье Цукино о выступлении и о своих успехах на научном поприще в общем. Диалог таким образом вошел в прежнее русло, однако неприятный осадок все равно остался. Усаги всеми силами пыталась избавиться от него, вставляя забавные комментарии в повествование парня и заливисто хохоча, однако какая-то тень все равно витала между семьей Цукино и безэмоциональным Мамору.
Наконец, время визита подошло к концу, и Чиба засобирался домой. Усаги тотчас же вызвалась отправиться с ним, и мать не стала ее удерживать. Судя по выражению лица Мамору, ему было круглым счетом безразлично — встретит ли он вечер в одиночестве или нет, и это явно не добавило очков в его пользу в глазах Икуко.
Пока парень одевался, миссис Цукино отвела дочь в сторону и негромко произнесла, стараясь выразить свое беспокойство:
— Усаги, прошу тебя, будь с ним осторожна.
Девушка, с трепетом ожидавшая всего чего угодно, кроме этих слов, опешила и удивленно воззрилась на мать:
— Что? Почему?
— Он какой-то… странный, — подбирая слова, мягко ответила Икуко. Шинго, пробегавший мимо, бросил как бы невзначай:
— Да чего уж там, мама, скажи как есть: «Он — заносчивая задница». И дело с концом!
— Шинго! — гневно воскликнули Усаги и миссис Цукино, а девушка даже ногой топнула и пригрозила брату кулаком, как в детстве. Тот лишь расхохотался и скрылся в своей комнате, громко хлопнув дверью.
— И все-таки, — Икуко вернулась к теме разговора, мягко положив руки на плечи дочери, — прислушайся к моим словам. Мне показалось, что он был не до конца откровенен с нами и вел себя как-то странно. Даже к чаю не притронулся, точно брезговал.
— Вот именно: тебе все показалось, — замотала головой блондинка, повторяя свои слова как мантру, — он всего лишь устал. Да, устал!
— Тебе виднее, может, и так, — пожала плечами миссис Цукино. — Но все-таки…
— Да, мам, я поняла, — отмахнулась Усаги. Икуко невольно зацепила струнку в душе дочери, ведь девушка и впрямь беспокоилась за Мамору. А слова матери только подогрели эту тревогу.
— Надень, — скомандовала миссис Цукино, протягивая дочери красный шарф крупной вязки, когда та была уже готова к выходу.
Усаги не стала сопротивляться, хотя обычно она долго вела с матерью споры по этому поводу и, обмотав шарф вокруг шеи, вышла в коридор, где ее уже ждал Чиба.
Всю дорогу домой они практически не разговаривали. Точнее сказать, Цукино болтала без умолку, а Мамору либо давал односложные ответы, либо ограничивался сухими кивками, сосредоточив все свое внимание на дороге. Наконец, Усаги замолчала, отвернувшись к окну. Ей было тревожно и немного обидно — она ведь так старалась привести парня в прежнее расположение духа, а он не оценил ее стараний. Впрочем, Цукино верила, что еще не все потеряно. Главное — добраться до дома Мамору, а там уже она точно приведет его в прежнее расположение духа.