Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

препятствия оказывают потоку достаточное сопротивление, они как бы высвечиваются внутри него, искрятся, фосфоресцируют.

Именно это и происходит в первой фазе сновидения, когда Фрейд, готовый вступить со своей пациенткой в своего рода игру, находится в плоскости сопротивления. В один прекрасный момент, когда ему приходится зайти слишком далеко, этому наступает конец. Эриксон здесь не столь уж неправ — Фрейд идет дальше именно потому, что испытывает страстное желание

знать.

Какие бы отголоски детства и жизненной предыстории в этом сновидении ни возникали, подлинная бессознательная ценность его состоит в поисках слова, в непосредственном столкновении с потаенной реальностью сновидения, в поисках значения как такового. И лишь в среде своих собратьев по профессии, этого согласия, царящего в республике тех, кто знает, — ибо существует закон, одновременно парадоксальный и обнадеживающий, который состоит в том, что если никто не прав, правы все, — лишь посреди этого хаоса открывается Фрейду, в тот самый первый момент, когда учение его появилось на свет,

смысл сновидения.

Что касается природы Символического, то чтобы у вас было о ней некоторое представление, ориентир я вам предложу следующий: у символов не бывает иной ценности, кроме ценности

символической.

Итак, рубеж перейден. После первой части сновидения, наиболее нагруженной, полной воображаемого материала, Фрейд вступает в конце сновидения в то, что я назвал бы словом толпа. Но это не простая толпа — это толпа структурированная, толпа фрейдовская. И потому я предпочел бы здесь ввести еще один термин, который, со всеми присущими ему двусмысленностями, и представляю покуда на ваше рассмотрение — вмешательство

субъектов.

Субъекты входят и вмешиваются в вещи — это первый смысл. Другой состоит вот в чем: бессознательный феномен, разворачивающийся в символической плоскости и потому по отношению к эго обязательно смещенный, всегда протекает между двумя субъектами. И в момент, когда истинная речь, речьпосредница, наконец возникает, она делает эти субъекты неузнаваемо отличными от тех, какими были они до нее. Это означает, что складываться как субъекты речи они начинают лишь с того момента, как эта речь существует, и никакого "до того" у них нет.

9 марта 1955 года.

XIV. Сновидение об инъекции ирме(окончание)

Воображаемое, Реальное и Символическое.

Что почерпнули вы вчера вечером из доклада Гриоля? Какое он имеет отношение к предметам, которые мы обычно здесь обсуждаем? Кто из вас попытался сделать из него выводы? Каковы ваши впечатления?

Марсель Гриоль вскользь упомянул об исламизации значительной части населения Судана и о том, что оно функционирует в символическом регистре по прежнему, исповедуя в то же время религиозные убеждения, с прежней системой явно не согласованные. Требования их в этом плане принимают очень конкретную форму. — они требуют, например, чтобы их обучили арабскому языку, потому что это язык Корана. Перед нами живая, издалека идущая традиция, которая культивируется, похоже, самыми разнообразными средствами. К сожалению, однако, ответов на свои вопросы мы в данном случае не получили.

Не надо думать, будто суданская цивилизация имени цивилизации не заслуживает. Ее творческие достижения и ее метафизика засвидетельствованы достаточно, чтобы усомниться в применимости той единой шкалы, с помощью которой мы столь самонадеянно сравниваем достоинства различных цивилизаций.

Кто из вас прочел последнюю статью Леви-Стросса? Он как раз и дает там понять, что определенные искажения перспективы объясняются тем, что для оценки качества цивилизации, ее своеобразного характера мы всегда пользуемся такой единой шкалой. Условия, в которых эти люди живут, действительно могут показаться, с точки зрения цивилизованности и комфорта, несколько суровыми и опасными, зато в отдельно взятой символической функции они, судя по всему, находят себе твердую опору.

На то, чтобы войти в общение с ними, понадобилось много времени. Здесь можно провести аналогию с нашим собственным положением по отношению к субъекту.

1

Вернемся, однако, к сновидению об инъекции Ирме.

Интересно, хорошо ли вы поняли то, что я говорил в прошлый раз. Что я хотел сказать? Кто-нибудь хочет выступить?

Так вот, насколько мне представляется, я обратил внимание на драматический характер открытия смысла сновидения — открытия, сделанного Фрейдом где-то между 1895 и 1900 гг., т. е. в годы работы над Толкованием сновидений. Настаивая на его драматическом характере, я хотел бы в подтверждение привести отрывок из письма Фрейда Флиссу, написанного сразу же после того знаменитого письма № 137, в котором он в несколько шутейном тоне, хотя на самом деле это необычайно серьезно, предлагает на память о своем сновидении водрузить на доме табличку, гласящую: Здесь 24 июля 1895 г. доктор Зигмунд Фрейд разгадал тайну сновидения.