Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

Лакан: — Конечно, друг мой, — в последний раз я, для простоты, и заставил субъекта играть с машиной.

Маннони: — В результате два субъекта вступают между собою в борьбу.

Лакан: — Разумеется. Но мы исходим из одного элемента. Сама возможность организовать игру субъекта с машиной достаточно поучительна. Это не означает, что машина способна найти разумное основание моего видения вещей. Я уже сказал вам, что наша личная формула может оказаться не короче песни Энеиды, но из этого еще не следует, что подобная песня откроет нам все ее значения. Найди мы какие-то рифмы или созвучия, мы были бы уверены, что перед нами пример символической действенности. Этот принадлежащий Клоду Леви-Строссу термин я использую здесь по отношению к машине. Можно ли считать, что символическая действенность обязана своим существованием человеку? Весь ход моих рассуждений ставит это предположение под сомнение. К тому же вопрос этот все равно решить не удастся, покуда мы не составим себе представление о том, каким образом произошел язык, — а до этого нам еще очень и очень далеко.

Перед лицом этой символической эффективности нам важно сегодня выявить некую символическую инерцию, субъекта — субъекта бессознательного — характеризующую.

Чтобы сделать это, я предлагаю вам сыграть в чет и нечет по определенным правилам, а результаты мы зарегистрируем. Во время каникул я их обработаю и мы посмотрим, какие выводы можно будет из них сделать.

Зависеть все будет от того, имеется ли разница между рядом чисел, выбранных умышленно, и последовательностью чисел, выбранных наугад. Присутствующему здесь математику, г-ну Риге, придется объяснить нам, что, собственно, представляет собой последовательность чисел, выбранных наугад. Вы не представляете себе, насколько это сложно. Понадобились поколения математиков, чтобы обезопасить себя со всех сторон, чтобы числа действительно оказались выбранными наугад.

Риге, вы будете записывать результаты первой партии. Давид, вы сыграете с Маннони в чет и нечет.

Маннони: — Я буду жульничать. Лакан: — Валяйте!

(Давид и Маннони играют)

Маннони: — Все очень просто: каждый раз, когда я говорил наугад, я выигрывал. Когда я оставлял правило, я часто проигрывал. Правило я менял. В какой-то момент я стал следовать порядку стихов Малларме, потом воспользовался номером телефона, машины, потом следовал чередованию гласных и согласных в том, что написано на доске.

Лакан: — Сколько попыток вы сделали, пользуясь первым правилом?

Маннони: — Вот тогда я действительно выигрывал. Лакан: — Это было просто для того, чтобы вы почувствовали интерес. Теперь мне хотелось бы, чтобы каждый из вас записывал результаты — вы можете делать это совершенно спонтанно, и я думаю, что чем спонтаннее, тем лучше — представляя себе, будто играете с машиной. Только прошу вас, не делайте, как делал Маннони. Играйте наугад. Явите вашу символическую инерцию.

(Участники семинара играют и вручают листки с результатами Жаку Лакану)

30 марта 1955 года.

XVI. Украденное письмо

В увлекательном докладе, который вы вчера прослушали, обрисовано было то, что можно назвать игрой образа и символа. Тот факт, что далеко не все в связи с этим может быть выражено в генетических терминах, из работ г-жи Дольто как раз и следует — именно в этом она и является нашей единомышленницей.

Этиология шизофрении интересует нас как терапевтов, с тысячи разных сторон. Да, в ней бесспорно есть измерение чисто медицинское, измерение диагностики и прогностики, но и г-жа Дольто, со своей точки зрения, живо и глубоко освещает явления, для определенного этапа индивидуального развития характерные — искусство и честность ее наблюдений заслуживают высочайших похвал. Мы не можем оперировать нашими категориями везде, но они позволяют, во всяком случае, осуществить в нозографии подлинный переворот, Перье в общих чертах уже намеченный.

Маннони: — Меня смущает то, что рисунок, графику вы усваиваете регистру воображаемого. Мне кажется все-таки, что рисунок — это уже проработка воображаемого, пусть еще смутная.

Лакан: — Я говорил именно о воображаемом, я не говорил, что это рисунок, который действительно представляет собой уже символ.

Маннони: — Но не вполне — вот что меня, собственно, занимает.