Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

У нас есть один старинный коллега, сотрудничавший немного в Тан Модерн (Новое время), который, как вы знаете, называют журналом экзистенциализма; так вот, однажды он огорошил нас заявлением, что для успешного прохождения психоанализа необходима способность воспринимать другого как такового. Нашелся умник! "А что вы имеете в виду, когда говорите: другой?" — сразу можно спросить у. него. — "Другой — это кто: вам подобный, ваш ближний, идеал вашего Я или просто пустая лоханка? Разве они не все другие?". Бессознательное полностью ускользает из круга достоверных вещей, в которых человек узнает себя в качестве собственного Я, Именно вне этого круга существует нечто, имеющее полное право называться Я и демонстрирующее это право уже тем фактом, что именно заявляя о себе в качестве Я оно появляется на свет. Это и есть то самое, чего область собственного Я, всегда готового выдать себя в анализе заЯ в собственном смысле слова, не желало знать.

Именно в этом регистре рельефнее всего выступает значение того, что сообщает нам о бессознательном Фрейд. То, что свою мысль он выразил с помощью термина "бессознательное", привело его к настоящим противоречиям inadjecto, когда ему пришлось говорить — он и сам это знал и (sicveniaverbo!) не переставал за это извиняться — о бессознательных мыслях. Все это действительно было страшно неудобно, потому что в условиях языка общения той эпохи, когда он впервые стал формулировать свои идеи, он вынужден был исходить из представления, согласно которому все, из чего строилось собственное Я, принадлежало также и строю сознания. Но это далеко не очевидно. Если он порою и говорит так, то причиной тому был определенный ход философской мысли, которая в ту эпоху рассматривала собственное Я и сознание как две величины равноценные. Но чем дальше развивает Фрейд свою мысль, тем хуже удается ему определить сознанию его место, так что в результате он волей-неволей вынужден признать, что места сознанию решительно не найти. Выстраивается постепенно диалектика, в которой я уже не совпадает с собственным Я. В конце концов Фрейд сдается окончательно: здесь налицо — говорит он — условия, которые от нас пока ускользают; только будущее покажет нам, в чем тут дело. В этом году мы как раз и попытаемся разобраться в том, какое место можем мы указать сознанию в предложенной Фрейдом функционализации.

Фрейд распахивает перед нами новую перспективу — перспективу, которая революционизирует изучение субъективности. В ней-то как раз и становится очевидным, что субъект с индивидом не совпадает. Различие это, которое я продемонстрировал вам вначале в субъективном плане, не менее ощутимо

— что с научной точки зрения имеет, пожалуй, решающее значение, и в объективном плане.

Если мы встанем на точку зрения бихевиористов и рассмотрим все то, что в животном по имени "человек", в индивиде, взятом как организм, нам дано объективно, то мы обнаружим ряд свойств, перемещений, маневров, взаимоотношений и по организации этих способов поведения как раз и станем судить о том, насколько далеко способен индивид отклониться от прямого пути, чтобы достичь вещей, которые по определению считаются его целями. Тем самым мы составим себе представление о развитии его связей с внешним миром, определим степень его разумности, установим уровень, шкалу, на которой сможем измерить степень совершенствования, или арете (добродетели), его рода. Так вот, то новое, что принес нам Фрейд, заключается в следующем: вся та работа субъекта, о которой мы сейчас говорили, отнюдь не направлена по оси, продвижение вдоль которой совпадало бы с ростом разумности, достоинств, совершенства индивидуальной особи.

Фрейд уверяет нас, что субъект — это не разум его, он лежит на другой оси, он разуму эксцентричен. Субъект как таковой, то есть функционирующий в качестве субъекта, представляет собой нечто иное, нежели адаптирующийся к внешней среде организм, и все поведение его говорит — для того, кто умеет его голос расслышать — совсем из другого места, нежели та ось, которая видна нам, когда мы рассматриваем этот субъект как функцию индивида, т. е. как обладающего определенным набором интересов, базирующихся на идее индивидуальной арете.

Попробуем держаться пока этой топологической метафоры

— субъект децентрирован по отношению к индивиду. Фраза "Я это другой" заключает в себе именно этот смысл.

В какой-то степени мысль эта просматривается уже на полях центральной картезианской интуиции. Стоит вам снять, читая Декарта, очки дантиста, как вы немедленно обнаружите у него ряд загадок, одна из которых касается, в частности, так называемого Бога-обманщика. Дело в том, что, беря на вооружение понятие собственного Я, вы волей-неволей подразумеваете, что где-то передернуты карты. В конечном счете, Бог-обманщик — это способ реинтеграции того, что было отвергнуто, эктопия.