Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

Прежде чем обратиться к третьей схеме, я хотел бы напомнить вам о своем обещании поговорить о кибернетике. Чем так удивляют нас эти машины? Возможно, что с трудностями на которые натолкнулся Фрейд, это как-то связано. Ведь кибернетика тоже началась с момента, когда люди с изумлением обнаружили, что язык функционирует почти независимо, создавая впечатление, что это мы находимся в его власти.

Некоторые полагают, будто для решения вопроса достаточно указать на то, что властью этой мы же сами его и наделили Об этом как раз и напоминает нам Леви-Стросс, столь мудрый перед лицом нового, которое он, похоже, всегда пытается свести к старому. Я ценю, как правило, то, что пишет г-н Рюйер но не его книгу о кибернетике.

В машинах этих язык, безусловно, налицо, он весь кипит И вовсе не случайно дает это о себе знать в одной старой песне, удовольствием, полученным от которой, я с вами сейчас поделюсь. Произошло это на одном из заседаний Философского общества.

Как раз перед этим г-жа Фаве-Бутонье сделала очень интересное сообщение на психоаналитическую тему. Сказала она не более того, что в подобном философском собрании имело, по ее мнению, шансы быть понятым. И хотя в расчетах своих она была очень скромна, сообщение ее далеко превосходило все то что многим из этих людей удавалось понять до тех пор. И вот после ее выступления поднимается г-н Миньковски и принимается говорить то, что говорит, на моей памяти, уже тридцать лет, всякий раз, когда обсуждается какое-либо посвященное психоанализу выступление, независимо от его содержания. Между тем, что сказала в тот раз г-жа Фаве-Бутонье, и тем, что он мог услышать тридцатью годами ранее из уст Далбье, лежала пропасть. Отвечал он, однако, почти дословно одно и то же. Я ничего не имею лично против него — в любом научном обществе так всегда и бывает. Откуда, собственно, возникло парадоксальное выражение мыслящая машина?Лично я, считая, что и человек-то мыслит крайне редко, говорить о мыслящей машине не собираюсь, но, в любом случае, то, что происходит внутри такой мыслящей машины, бесконечно превосходит по своему среднему уровню то, что происходит внутри научного общества. Введите в такую машину другие исходные данные, и она даст вам другой ответ.

С точки зрения языка в гуле этих машин слышится нечто новое — может быть, эхо или, скажем, приближение чего-то. И ссылка на то, что все, мол, заложено туда конструктором, дела не решает. Язык действительно внесен в нее извне, спору нет, но сказать, что вложил его человек, — явно мало. Если кто-то и мог бы внести немного ясности в этот вопрос, так это психоаналитик — человек, который ежеминутно получает свидетельства того, что вера в сидящего внутри маленького двойника, которому все действия и приписываются, ровным счетом ничего не решает.

Что такое язык? — Вот главный вопрос современных гуманитарных наук. Их интересует все: Откуда он возник? Что происходит на его геологических стадиях? Как начинаем мы выговаривать первые слова? Не лежат ли в его основе крики, которые издавали наши предки, занимаясь любовью? На самом деле, однако, следовало бы сперва поинтересоваться тем, как он функционирует сейчас. Всё всегда налицо. Наши отношения с языком нужно рассматривать на самом конкретном, самом повседневном для нас уровне — на уровне аналитического опыта.

Именно об этом и идет речь в данной схеме, которая развивает систему далее, вводя в нее Воображаемое как таковое. Ту же самую маленькую оптическую схему, которую я демонстрировал вам в прошлом году, мы находим и на третьем этапе, на уровне теории нарциссизма. Система восприятие-сознание

помещена в ней именно туда, где она и должна быть, — в ту сердцевину, где собственное Я вбирается в другого, ибо центром ориентации человеческого существа в Воображаемом всегда становится образ себе подобного.