Амин вышел из кабинета, едва удержавшись от того, чтобы громко хлопнуть дверью. Ясно было как божий день, что полковник счёл его доносчиком, отсюда и неприязнь во взгляде.
Глава 42
Георгий Алексеевич проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Голова гудела, как колокол, тысячи молоточков стучали в висках и затылке. С трудом разлепив веки, он мрачно уставился на своего денщика, осмелившегося столь непочтительным образом потревожить его сон.
— Ваше сиятельство, проспали, — виновато пробормотал Семён.
— Который час? — хриплым шёпотом сорвалось с пересохших губ.
— Десять уж. Прикажете завтрак подать? — подавая барину тёплый шлафрок, поинтересовался слуга.
Бахметьев встал и, покачнувшись, присел на край постели. Все поплыло перед глазами. Сглотнув колючий ком, Георгий Алексеевич поморщился от саднящей боли в горле.
— Отставить завтрак, мундир подай, — отирая со лба холодную испарину, приказал он.
Доковыляв до уборной, Георгий Алексеевич склонился над раковиной, подставив руки под струю тёплой воды, что лил из большого кувшина Семён. Голова вновь закружилась и дабы не потерять равновесие, он ухватился за плечо слуги.
— Барин, да у вас жар, — обомлел Семён, прикоснувшись ко лбу хозяина широкой ладонью.
— Глупости, — попытался выпрямиться Георгий, отказываясь верить, что его молодой здоровый организм может быть подвержен такому банальному недугу как простуда.
Он хотел было ещё сказать, что не барышня кисейная, дабы раскиснуть от осеннего дождика, но зашёлся в приступе сухого кашля, выворачивающего наизнанку все внутренности.
— В постель вам, барин, воротиться надобно, — взволновано заговорил Семён, пытаясь увести Бахметьева обратно в спальню.
— Семён, да ты оглох никак, — сердито сверкнул глазами граф. — Сказано тебе, мундир подай!
— Как скажете, ваше сиятельство, — сдался денщик и принёс высушенный и вычищенный мундир.
Ехать верхом Георгий Алексеевич не решился, опасаясь, что просто свалится с лошади, потому распорядился подать коляску. Добравшись до штаба, Бахметьев насилу выбрался из пролётки и, стараясь не обнаружить свою слабость перед сослуживцами, прошагал в кабинет, на ходу кивая встреченным по пути офицерам. Закрыв двери, Георгий тяжело опустился в кресло, уронив голову на руки. Неодолимо клонило в сон, дышать с каждой минутой становилось всё труднее. Ослабив тесный ворот мундира, Георгий потянулся к стопке рапортов, сложенных на углу стола, но рука дрогнула, и бумаги рассыпались по полу. Чертыхнувшись, Бахметьев наклонился, дабы поднять документы, но тотчас со стоном выпрямился и откинулся на спинку кресла. В двери постучали.
— Entrez! — прохрипел Георгий и попытался сесть за столом прямо.
— Ваше превосходительство… — заглянул в кабинет поручик Адземиров и умолк.
Даже ему, человеку, не сведущему в медицине, стало совершенно очевидно, что полковник болен. Лихорадочно блестевшие глаза, пылающие нездоровым румянцем скулы и тяжёлое со свистом дыхание, выдавали того с головой.
— Ваше превосходительство, я за врачом в госпиталь пошлю, — повернулся, чтобы выйти Амин.
— Оставить, — поднялся из-за стола Бахметьев, но не устоял на ногах и рухнул обратно в кресло.
Покачав головой, Адземиров жестом подозвал караульного и что-то тихо шепнул тому на ухо. Самочувствие Георгия Алексеевича с каждым мгновением ухудшалось, голоса слышались как будто сквозь вату, перед глазами всё было как в тумане, к тому времени, когда из госпиталя приехал врач, Бахметьев испытал на себе в полной мере все прелести простуды, что сделало его более сговорчивым, и он позволил доктору осмотреть себя.
— Ваше сиятельство, где вы умудрились так простудиться? — неодобрительно качал головой врач, складывая в саквояж свои инструменты. — Я настоятельно рекомендую вам лечь в госпиталь для лечения.
— Не думаю, что простуда заслуживает столь пристального внимания, — попытался возразить Бахметьев.
— Простуда не заслуживает, а вот с пневмонией не шутят, — нахмурился доктор.
— Вы преувеличиваете, — уже не так уверенно возразил Георгий.
— Может быть, — задумчиво протянул доктор, — но таковой возможности не исключаю. Не стоит столь беспечно относиться к собственному здоровью, — произнёс он нравоучительно. — Одевайтесь, я жду вас в коляске, — тоном, не допускающим возражения, распорядился лекарь.
Оказавшись в госпитале, Георгий был уже рад тому, что доктор сумел настоять на своём. Впервые он ощущал себя столь беспомощным и слабым, а потому растерялся, не зная, что ему делать. Довериться медицине — оказалось единственным верным решением.
Прошедший дождь как бы прочертил границу между уходящим летом и промозглой осенью. Довольно ощутимо похолодало.
Болезнь князя Одинцова обострилась. Участились приступы, и доктор Куницын вновь стал частым гостем в усадьбе. В один из своих визитов, после осмотра своего пациента Алексей Андреевич, приняв любезное приглашение княгини, остался обедать в доме Одинцовых.