Я вам не ведьма!

– Ты не против, – спросила она, наскоро заплетая косу и закалывая ее в обычную свою непонятную гульку, которую она взяла за правило таскать на алхимию после того, как Телли случайно спалила себе спичкой волосы, – того, что я общаюсь с Элием?

– Как будто ты раньше меня спрашивала. – Я напряглась: слишком уж Бонни резко сменила тему.

– Просто… это неловкая ситуация, – вздохнула Бонни, – очень неловкая.

– Никто не заставлял тебя с ним дружить.

– Да, ты права, – кивнула Бонни, хотела было сказать еще что-то, но вместо этого снова сменила тему: – Ты чего лежишь-то до сих пор?

– Да ну его, не пойду, – отмахнулась я, – ноги болят после вчерашнего. Не передашь Ланински мою домашку? И вообще всем. И Онни.

Ноги и вправду болели. И знакомо тянуло низ живота, хоть вроде бы и рановато, но что уж поделать, и спина, и в голове уже зарождались отголоски вечерней мигрени… Мой организм будто вдруг решил развалиться весь сразу и одновременно.

Бонни замялась.

– Но… Онни… Я не…

– Пожалуйста-препожалуйста, ну не съест же она тебя? – взмолилась я. – Мне правда не очень хорошо.

– Ладно, – вдруг согласилась Бонни и смахнула стопку листов со стола к себе в сумку, – лежи и болей.

В дверь она выскочила чуть ли не вприпрыжку.

Я была слишком разбита, чтобы что-то заподозрить. А стоило бы.

Я немного подремала, и мне стало чуть получше. Лежать в постели было скучно, спать больше не хотелось, но я твердо вознамерилась прогулять весь день – было бы глупо сказаться больной, а потом идти на последние уроки только потому, что голова, кажется вроде бы все-таки не разболится к вечеру.

Я умылась, оделась и попыталась заняться чем-нибудь полезным, но от вида букв у меня начинала кружиться голова.

Тогда я решила помедитировать.

Расстелила коврик, села. Устроилась поудобнее. Попыталась расслабиться и уйти в себя.

У меня никогда это толком не получалось: вместо того, чтобы отрешиться от всего сущего, на занятиях я вечно отвлекалась на дыхание одногруппниц и прочие едва слышные шорохи, вздохи и шмыганья.

В собственной комнате я тоже нашла, на что отвлечься: из открытого окна слышались голоса, шум листьев, звуки стройки… бедный Щиц вечером будет выжат, как лимон.

Это было невыносимо!

И тут мой взгляд упал на чугунный котел.

И меня озарило.

Я залезла внутрь и накрылась крышкой.

У меня даже начало получаться! Я почувствовала какой-то прилив сил даже, закрыла глаза, ушла в себя… Может, конечно, я снова заснула, и мне это приснилось, но я вроде бы даже смогла разглядеть тот самый сияющий шар в солнечном сплетении, который нам говорили представлять и гонять по всему телу, чтобы очиститься от отрицательной энергии…

Толстые стенки котла приглушали звуки, и мне просто не на что было отвлекаться.

Я почувствовала, что в силах даже зажечь свечку! Ту самую, которую нам выдали на первом же занятии. У Бонни уже давно даже огарка не осталось, у Марки она выгорела наполовину, и только у меня фитиль даже не подкоптился.

Вот чего мне стоило не прыгать выше головы и просто сидеть себе тихонечко?

И я встала, держа крышку над головой, как шляпу.

И встретилась глазами с Элием.

Хорошо хоть я потрудилась одеться перед тем, как лезть в котел – вот, о чем я подумала в первую очередь.

Я осторожно перегнулась через край котла и поставила крышку на пол. Звук получился оглушающий.

Вылезать у него на глазах было выше моих сил. Я чувствовала, как краснею – с ног и до головы.

– Бонни забыла взять тетрадь по ботанике, – объяснил Элий, все так же прямо глядя на меня. – Извини за вторжение.

– Извините, – машинально поправила я.

– Извините, – покорно повторил Элий.

Рабочая роба ему категорически не шла.

– А почему не Щица? – зачем-то спросила я.

Я, кажется, догадывалась, почему она предпочла послать за тетрадью своего белокурого друга вместо горбатого, но меня интересовал предлог.

– Он заболел и взял выходной.

– Ясно.

Элий вглядывался в меня так, как будто у меня на лбу вдруг расцвели цветы или там, не знаю, звезда, и хотелось просто сесть обратно в котел и попросить крышку.

– Ну, бери тетрадь тогда.

– Да.

Он подошел к столу.

– Справа кипа, где-то там, – подсказала я.

Его спина на меня почти не давила. Поэтому мне вдруг стало куда проще сказать…

– Зря.

– А?..

– Ты зря за мной приехал, Элий.

Он закаменел. Не обернулся. Оперся на столешницу, чуть склонил голову – и замер. И сказал глухо:

– То есть ты действительно помнишь.

– Глупая была идея.

– Очень.

Когда мне очень-очень стыдно, я начинаю сердиться. Как будто человек передо мной виноват в том, что я чувствую себя виноватой.

И я возразила:

– Не глупее твоей. Я думала, что ты умный и зрелый парень, а ты незрелый идиот, который не умеет останавливаться!

У него немного отросли волосы: теперь, когда никто не заставлял его стричься, он и позабыл об этом, и светлые пряди хоть немного прикрывали его широкую шею и багровые уши.

– Вот как? – хмыкнул он. – Я надеялся, ты сочтешь это… романтичным?

– Я не смогла бы, – я пожала плечами, хоть он и не мог этого видеть, – для того, чтобы принять идиота за романтика, нужно этого идиота любить.

– Вот как!