Я - ведьма!

И я снова услышала размеренное дыхание своего одиночества.

«Одиночество, — сказала я себе, — это не когда ты один ночью. Это когда ночью ты не способен быть один».

* * *

Время приближалось к двенадцати. Я выбралась из постели, пошла на кухню, бестолково запихнула в себя что-то всухомятку. Полила кактус. Надо ложиться спать.

Разгромленная спальня вызывала отвращение. Я перестелила постель. Разделась.

«Может, он еще вернется!» — тоскливо ныла надежда.

«Конечно вернется. Сейчас я верну его!» — убежденно сказала себе я.

Схватив листок бумаги и склонившись над столом, я поспешно нацарапала на нем слова заклинания и начала переписывать его наоборот: «Я — отэ… оби ьворк юом…» Можно сломать язык. Но ничего, прочитаю по бумажке.

Подойдя к трюмо, я положила листок на тумбу. Двадцать три пятьдесят одна. Еще девять минут. Я состроила рожу, надула щеки, сцепила губы и… развеселилась.

Похоже, я заигрываю сама с собой!

И все же как неустанно интересно это лицо, только потому, что это — твое лицо. Твое! Пусть даже некрасивое. Слишком бледное. Большеглазое. Худенькое тельце, маленькая грудь. Неужели Валера любит это?

Это я?

Странно устроено зеркало — когда мы глядимся в него, то, говоря «Я», имеем в виду не себя, а свое отражение.

Я повертела головой, стараясь поглубже разглядеть свою комнату за стеклом. Она была такой же реальной, как и за спиной. С детства меня преследовало навязчивое ощущение ее реальности, мысль, что, извернувшись похитрее, можно войти туда, в Зазеркалье, и… ну, к примеру, переставить вещи.

Я в зеркале улыбнулась своим мыслям. Я возле зеркала прикоснулась губами к своим губам. Почему я не чувствую их? Холодное, безвкусное стекло. Я всосалась в него сильнее — зубы стукнули о твердую поверхность.

Как интересно, наверное, было бы поцеловать свои собственные губы?

Я нарциссистка?

Нет. Все нарциссы самодостаточны. А я, после ухода Валеры, ощущаю себя скомканной и брезгливо брошенной в угол нелепицей.

Ощущала, пока не подошла к трюмо…

Пора!

Я приложила ладони к зеркалу, словно предъявляя два неопровержимых документа, и, протарабанив наизусть первую часть заклятия, наклонила голову и, стараясь не сильно запинаться, стала читать неудобоваримый тарабарский текст.

«Я — отэ ыт, оби…

Стоны напольных часов с боем, доносившиеся из гостиной, сбивали с ритма.

…ьворк юом ьтип, ьтолп юом…

Обилие мягких знаков в начале слова сводило меня с ума!

…ьтсе идирп, йеом иворк то…

Это невозможно произнести!

…ьворк, йеом итолп то ьтолп.

Все. Часы затихли. Я подняла глаза.

Какой облом!

В зеркале не было никого — только я сама.

«Я сама» — так называлась женская передача с феминистским уклоном.

Я сама! Какое невыносимое словосочетание! Оно звучало как приговор, как оскорбление, как…

Вдруг словно волна взрыва отбросила меня от зеркала. Отшатнувшись, я впечаталась в стоящий рядом шкаф, чувствуя спиной его острый угол, врезавшийся мне между лопаток.

«О боже! Это…» — громыхало в голове.

Мое нутро дрожало и ходило ходуном, как дом после толчка землетрясения.

«Нет! Только не это!!!»

Заклятие это — сатанинское. Мы не вызываем привидений из небытия. А один черт знает, какого такого суженого вы позвали в ту ночь! — зазвучал где-то рядом раздраженный голос Карамазовой.

Я слышала его словно наяву. Но слова пролетали мимо моего сознания, распадались на буквы, буквы на звуки. Звуки кружились у ушей навязчивой писклявой мошкарой. Я отмахнулась от них. Дрожь внутри улеглась. И воспоминание, вырвавшееся из подсознания вулканической лавой, успело остыть и окаменеть.

Я вспомнила, чье лицо возникло передо мной в зеркале на Крещение. Я знала это столь же явственно, как и тот факт, что серьезно мое видение могут воспринять только в дурдоме. И немудрено, что его силуэт, походка, черты показались мне такими мучительно знакомыми.

Ведь из глубины зеркал ко мне вышла тогда Я САМА!

Так некстати услужливая память мгновенно сложила все в кучу: мою болезнь — «Симптом Зеркала», или «Симптом Абели», имя первого встречного и вещий сон на новом месте. Помнится, тогда, в детстве, я недоуменно морщила лоб, размышляя, как же можно выйти замуж за себя саму. Но сейчас, в двадцать пять, эти мистические совпадения вызывали у меня только одно — томительный страх. Не означают ли эти навязчивые персты судьбы, что…

Человеку запрещается переламывать свою судьбу, пусть и несчастную, — недобро напомнила мне Карамазова.

Валерий был моей судьбой…

Но вы перечеркнули свою судьбу. Вот в чем проблема.

Но я произнесла заклятие. Я только что завершила его до конца! И теперь мне сужен не Валерий, а Валерия.

А Валерий больше никогда не вернется.

Я обречена на себя саму! На вечное беспросветное одиночество!

Я обиженно отвернулась от зеркала, испытывая одно-единственное яростное желание немедленно наложить на себя руки.